Но главное, в чем Лиза не может не признаться самой себе, это то, что она не испытывает ни малейшего сожаления по отношению к Стасовой. В самом деле, кто она была ей — мать, бабушка? Об этом она не пишет, но мы легко можем представить, что чувствовала купеческая дочь из Нерехты на похоронах знаменитой петербургской аристократки, отдавшей свою жизнь на служение бедным девочкам в воскресных школах, несчастным “магдалинам” и провинциалкам вроде Лизы, жаждавшим получить высшее образование. Уважение? О, конечно! Почтение? Да — сколько угодно!

Но это не ее судьба. Не ее семья.

Дьяконова ушла с похорон “точно из какого-то общественного собрания”. “Нет, не хотела бы я таких похорон, ни за что, никогда не хотела бы!”

Но вот началось главное, ради чего Дьяконова рвалась на курсы, — лекции и семинары…

В первый же день она отчиталась в письме братьям: “Слушаем лекции мы в аудиториях, — очень большие комнаты с огромными окнами, скамьи расположены одна над другою, а кафедра внизу. На скамьи надо всходить по узенькой лесенке… И вот ваша сестрица сегодня слушала первую лекцию по русской истории”.

Эта совершенно другая, не как в гимназии, система расположения учителя и учеников. Последние смотрят на учителя не снизу вверх со своих парт, а сверху вниз. Выражение “взойти на кафедру” означает оказаться под строгим взглядом десятков уже сознательных молодых людей. Это, несомненно, впечатлило Лизу. Отметила она и то, что на скамьи нужно подниматься по лестнице, как в античном театре. Впрочем, сравнение с театром не пришло ей в голову. А могло бы: ведь лекция — это в некотором роде спектакль.

Профессор очень строг; при одном взгляде на него ты, Шурка, ушел бы под пол от страха…

Лиза поступила на историко-словесное отделение, где лекции читали лучшие историки, филологи и философы дореволюционной России: Бестужев-Рюмин, Бодуэн де Куртенэ, Венгеров, Гревс, Зелинский, Кареев, Карсавин, Лосский, Новгородцев, Овсянико-Куликовский, Пиксанов, Платонов, Сакулин, Фармаковский, Шпет, Щерба — и это еще не полный список легендарных профессоров Бестужевских курсов, каждый из которых не только вошел в пантеон русской гуманитарной науки, но и породил свой пантеон учеников-последователей, которые в свою очередь составили славу советской профессуры.

В дневнике осени 1895 года Дьяконова упоминает слушательницу Д., вместе с ней поступившую на курсы.

Она — полный контраст со мною: она ровесница мне, в один год со мною кончила гимназию с золотою медалью, и все четыре года, потерянные для меня, — для нее были прекрасною научною подготовкою к поступлению на курсы. Она занималась русской историей, греческим языком, математикой, переводила Сент-Бёва, много читала, знакома со славяноведением, одним словом — между нами она сразу выделилась своими знаниями и такою, наверно, пойдет до конца.

Лиза не ошиблась. Ольга Антоновна Добиаш-Рождественская, родившаяся в Харькове в том же 1874 году, когда в Нерехте родилась Лиза, и учившаяся на курсах одновременно с ней, после окончания учебы некоторое время проработает частным преподавателем, а затем ее пригласят преподавать на Бестужевские курсы. За границей она защитит диссертацию по истории французской церкви XIII века и станет профессором Парижского университета, в России — первой женщиной магистром, а затем доктором исторических наук. После революции — крупнейшим советским историком-медиевистом, пожизненным профессором Ленинградского университета и членом-корреспондентом Академии наук СССР.

Это был один из вариантов судьбы Дьяконовой. Нет, не получилось… Но могла ли? Дьяконовой очень хотелось подружиться с Д.! Но “она, кажется, не симпатизирует мне. Почему? Должно быть, оттого, что мы расходимся в некоторых взглядах”.

Но только ли во взглядах было дело?

“У нее было все, — пишет Лиза, — и прекрасная библиотека, и ученая среда, в которой она выросла, а у меня-то что было?”

Отцом Добиаш был известный филолог-эллинист, знаток греческого языка А. В. Добиаш, профессор, инспектор историко-филологического института в Нежине. Брат — А. А. Добиаш, в будущем — советский ученый-физик, профессор Ленинградского машиностроительного института и Военно-медицинской академии. Муж — Д. С. Рождественский, русский и советский физик, основатель и первый директор Государственного оптического института, организатор оптической промышленности СССР.

А у Дьяконовой “что было”?

Рано умерший от “нехорошей” болезни отец, разоривший многодетную семью, и малолетние братья. Вот ее мужское окружение.

Добиаш станет любимой ученицей и помощницей И. М. Гревса — крупного историка, специалиста по Римской империи и выдающегося теоретика и практика педагогики.

“Воздействие Ивана Михайловича на молодежь было велико, — вспоминали спустя годы выпускницы курсов, — не только как талантливого ученого и человека большого педагогического дарования, но и вследствие широты его культурных взглядов, его удивительного отношения к людям, особенно молодым, начинающим свой трудовой путь. Он заботливо следил за судьбой своих, особенно ему близких учеников”.

Гревс как лектор и как человек обладал огромным обаянием. У него были свои “слабости”: например, постоянный посетитель симфонических концертов, он не пропустил в жизни ни одного исполнения Девятой симфонии Бетховена. Он тщательно готовился к каждой лекции, волновался перед ней и, не доверяя своей памяти, пользовался подготовленными записками. Но при этом не читал, а говорил.

За полчаса до начала аудитория уже переполнилась народом: всюду, где только можно было встать и сесть, даже на кафедре, так что профессор вошел, с трудом пробираясь между слушательницами. Он средних лет; худощавый брюнет с длинным и тонким лицом, с темными глазами, очень болезненный на вид. Взойдя на кафедру, он закашлялся и долго не мог начать; форточка была отворена — ее затворили; он оправился и обратился к нам: “Возвращаясь после годичного перерыва (он прожил целый год за границей) к обычным занятиям в дорогой для меня среде, я обращаюсь с приветствием к вам, с пожеланием успеха в ваших занятиях. Но прежде чем приступить к чтению лекций, мне хотелось бы выяснить вам вашу задачу, которую вы будете выполнять в общественной деятельности или в семейной обстановке, вы — интеллигентные представительницы русского общества ХХ столетия…”

В дневнике Дьяконова излагает смысл вводной лекции Гревса, схватывая на лету суть его мировоззрения. Общество есть сумма интеллигентных людей, имеющих свое развивающее влияние. Может ли “масса” служить развитию общества? Да, но только как сумма “интеллигентных” единиц. То, что французы называют “les lumière” — светочи.

“Будем стремиться хорошо мыслить” — основной принцип морали. Прогресс общественного строя происходит там, где работают мысль и наука. Мысль — руководитель прогресса. Надо работать над устранением препятствий для прогресса. Эти препятствия — косность общества, фанатизм религии, деспотизм государства. Вопросы о сущности мира и бессмертии души… Наука не в состоянии ответить на них, но она беспредельна, и нужно надеяться, что когда-то она сможет на них ответить. Величие человека — в могуществе его мысли. Наконец, самое важное: личный и общественный прогресс. Чтобы осуществить первый, нужно работать для последнего.