– Понимаю, – сказал Саймон. – И вам совсем не скучно одной?

– Бывает, но он тут ни при чем. Я всегда любила свою работу, и это помогает. Порой даже слишком. Если я оказываюсь перед выбором, то выбираю работу. Наверно, я виновата перед Салимой, что уделяю ей мало внимания, но она очень добрая и не сердится на меня. Принимает такой, как есть. Когда я была замужем за ее отцом, свою карьеру я любила больше, чем его, и он это знал. Успех кружит голову. Но я ни о чем не жалею, и мы с ним остаемся друзьями. Сожалею лишь об одном – что связалась с тем женатым дерьмом, с тем типом, который вечно лгал мне. Мне вообще не следовало сходиться с ним. Наверно, единственный, кого я по-настоящему любила, – мой первый муж. Я вышла за него, когда мне было чуть больше, чем сегодня Салиме, и овдовела, когда мне было всего двадцать три. Он был телеоператором на Си-эн-эн и погиб от пули снайпера. После этого я сосредоточилась на карьере. Она не приносит таких мучений, как любовь. Люди умирают, люди обманывают, люди разочаровывают. А работа – это просто работа.

– Это довольно одинокая жизнь, – сказал Саймон. – Мои родители до сих пор влюблены друг в друга, а ведь они поженились тридцать пять лет назад. Они ужасно подходят друг другу, хотя моя маман с легким приветом и говорит все, что ей вздумается. В детстве я ужасно ее стеснялся. Порой она позволяет себе просто жуткие выходки, но отцу это нравится. Представляете, каково мне было? Я вечно краснел за нее.

Блейз улыбнулась: интересно было бы взглянуть на эту колоритную парочку.

– Мои родители были самые заурядные, – призналась она. – Отец – мясник, мать – учительница. Зато оба были трудолюбивые и, что еще важнее, порядочные люди. Отец вечно повторял, что главное в жизни – дело, которое любишь. Я поняла его мысль. Правда, они почти не говорили о том, как важно любить людей. Я была их единственным ребенком. Оба погибли в автокатастрофе, когда я училась в колледже. После них осталась страховка, которая помогла мне закончить учебу, а потом мне пришлось самой прокладывать дорогу в жизни. Я выросла в Сиэтле. Начинала на местном телевидении с прогнозов погоды. Потом перебралась в Сан-Франциско, а позднее – в Нью-Йорк. И вот теперь я здесь, вкалываю с утра и до ночи, лишь бы не получить пинок под зад. Об этом не принято говорить в самом начале. Если бы это печатали, то лишь мелким шрифтом в самом конце контракта.

– Слушая вас, я ощущаю себя лентяем, – честно признался Саймон. – Я до сих пор плыл по течению, выбирал легкие пути. Моя работа меня не напрягает. Иное дело вы! Когда вам было столько, сколько сейчас мне, вы уже были звездой, дважды побывали замужем и родили ребенка. Неплохо, – с восхищением в голосе добавил он.

Она проделала долгий путь от скромной дочери мясника из Сиэтла до звезды. В отличие от нее, у Саймона был легкий старт. Его отец был видной фигурой в академическом мире, у матери водились деньги. Родители, слава богу, живы и счастливы в браке. Наверно, в этом и заключается разница: в жизни Саймону все давалось слишком легко. За спиной у него всегда стояла семья, его надежный тыл. Блейз приходилось рассчитывать только на себя.

– Еще не поздно, – напомнила она ему с печальной улыбкой. – Вы еще мальчишка.

– Тридцать два – это уже не мальчишка, – серьезно возразил Саймон. Впрочем, в ее глазах он действительно выглядел мальчишкой. Она была на пятнадцать лет старше его, и эти пятнадцать лет были полны событий и жизненного опыта. – Вот поэтому я и порвал с той замужней женщиной. Не хочу провести ближайшие пятнадцать лет, ожидая, пока они там разбираются между собой, а моя жизнь тем временем летит ко всем чертям. Пора, в конце концов, подумать и о себе.

– Значит, вы останетесь в Колдуэлле? – спросила его Блейз. Новый воспитатель Салимы ее по-настоящему заинтересовал.

– Не знаю. Может, да, может, нет. Пока я здесь, в Нью-Йорке, я разошлю резюме в другие школы, те, что покрупнее, предпочтительно в больших городах, где наверняка более интересная и насыщенная жизнь. Если же снова вернусь в Колдуэлл, не хотелось бы опять угодить в капкан. А вернуться придется, как только закончится карантин, и доработать оговоренный в контракте срок. Что я буду делать потом, пока не знаю.

– Мне кажется, вы способны на большее, – заметила Блейз, и его искренне тронули ее слова. Проведя несколько дней в ее доме, Саймон проникся к ней уважением. Он видел, какой самоотдачи требует от нее работа, какой колоссальный труд стоит за ее славой. Она честно призналась, что мало уделяет внимания дочери, но эта честность тоже была достойна уважения.

– Спасибо. По крайней мере, я попытаюсь, – пообещал Саймон, имея виду более активный подход к собственной жизни. – Иначе я никогда не узнаю, на что способен. Мне не нужно быть звездой, да я и не хочу. Но лучшим в своем деле – это непременно.

Эти слова были сказаны без малейшей рисовки.

– Судя по тому, что я увидела, вы и так лучший. Эрик сказал правду. То, что вы делаете, это так благородно! Думаю, вы без труда найдете себе работу получше. Главное, захотеть. У вас для этого все есть: дипломы, талант, дар прирожденного педагога, мотивация. То, что вы делаете для других, – это настоящий дар.

За последние два дня Салима как будто расцвела. Теперь даже Блейз поняла разницу между Эбби, сдувавшей с Салимы пылинки, и Саймоном, вдохновляющим ее на самостоятельные поступки. Кстати, и с самой Блейз он тоже весьма любезен.

Они поболтали еще несколько минут, затем Блейз встала и сказала, что пора в постель: через час ей уже вставать. Саймон извинился, что задержал ее.

– Наш разговор того стоил, – мягко ответила Блейз. – Иногда по ночам, когда я думаю о своей жизни, мне становится страшно. На ум идут лишь былые ошибки и опасности, что маячат впереди.

– Так бывает со всеми, – сочувственно произнес Саймон. – Не корите себя.

Что ей начинало в нем нравиться, так это то, что он воспринимал ее без излишнего пиетета. Нет, конечно, он ее уважал, считал, что она сделала потрясающую карьеру, но при этом не был ослеплен блеском той мишуры, что сопровождает звездный статус. Он понимал, кто такая Блейз Маккарти, и, как и она, был обычным человеком из плоти и крови. Оба знали, что такое случается редко. Саймон относился к ней, как к обычной женщине, а не к звезде. Таких людей она давно не встречала.

– Спокойной ночи, Саймон, – сказала она и махнула у порога рукой. – Вам не нужно готовить для меня кофе в такую рань. Лучше выспитесь как следует.

Даже если ей самой вставать через час, пусть хотя бы Саймон поспит до того времени, когда проснется Салима.

– Но кто-то же должен о вас заботиться, – серьезно возразил Саймон. – Насколько я вижу, о вас никто не заботится. Зато вы заботитесь обо всех или, по крайней мере, несете за всех ответственность.

Он был первым, кто это заметил, во всяком случае, первым за последние несколько лет. А ведь он прав. О Блейз никто не заботится. Никто и никогда. Она всегда была бойцом, умеющим выживать в любых обстоятельствах, привыкшим все делать самостоятельно.