— Юсеф, что это за знак?

— Мне сказано надеть его тебе. Это высший знак нашей земли, ты можешь приказать что угодно, все исполнят.

— А перенести меня прямо ко дворцу Сета он не может?

Юсеф изумленно воззрился на девушку:

— Мы туда и идем. Но ты еще не готова.

— К чему?!

— Смотри, какие волосы тусклые? Не спеши, через два дня мы придем в Нефер.

— Почему он так назван?

— Потому что действительно прекрасен. Говорят, во дворце такие росписи, что глазам не веришь. Все в золоте и драгоценных камнях.

— А Сет там?

— Не знаю. Тебе придется попроситься к нему на прием и подождать, он не принимает просто так.

— Меня примет! — уверенно заявила Незер. Теперь она не боялась ничего. Если Сетмет способен дать ей такой знак, перед которым падают ниц все даже во владениях Сета, значит, поможет и здесь.

Незнакомец снова явился ей во сне через две ночи и насмешливо осведомился:

— Ты меня ждала?

Голос глух, но это понятно, сон ведь.

Незер честно призналась:

— Да, очень.

Во сне можно было признаваться в том, в чем ни за что не созналась бы днем.

Незнакомец ответом остался доволен. Он снова утолял свою страсть, мало считаясь с ее желаниями, но в данном случае они совпадали, Незер очень хотела, чтобы ею овладевали неистово и даже грубовато. Хотела и получала. К утру снова все болело, а соски распухли от поцелуев.

Перед рассветом он исчез, а Незер вдруг поняла, что давно проснулась. Что это был за сон? Какой-то неправильный, слишком явный и оставляющий следы на теле. Стало не по себе, но она так устала, что не могла двинуть рукой или ногой, а сесть и вовсе невозможно.

На ее счастье (или несчастье), садиться не пришлось — Незер несли в носилках, словно хрупкий сосуд, даже не раскачивая.

Незер решила в следующий раз (она не сомневалась, что такой будет) сообщить незнакомцу, зачем и куда едет. Должен же он знать, что она родила сына и теперь спешит забрать малыша из храма Сета. Хотела, но ничего не сказала, поскольку говорить было некому — незнакомец не появлялся.

В первый же день Незер обратила внимание на отсутствие детей на улицах. Везде: в Кене, в Дандаре, даже в Городе Мертвых — мальчишки играли, гонялись друг за дружкой, поднимая пыль и визжа, а здесь никого.

— Юсеф, а где дети?

— Какие дети?

— Мальчики, девочки… какие еще бывают дети?

Незер не знала, можно ли спрашивать Юсефа о своем сыне, решив осторожно обойти эту тему.

— Дети учатся. Вон, смотри.

Это была странная процессия. Стайка мальчишек, впрочем, одетых в маленькие схенти из отменного льна, куда-то шла в сопровождении двух взрослых. Незер впилась глазами в мальчишек, словно среди них мог быть ее малыш.

Одинаковые головки с локоном над левым ухом, одинаковые схенти, одинаковые сандалии.

— Что это у них на голове?

— Локон? Это обозначение детства. Когда мальчик повзрослеет, локон сбреют.

— А почему все одинаковые?

— Чтобы никому не было обидно, что у другого схенти лучше.

Незер вспомнила собственное детство в храме, там тоже были одинаковые рубашечки и калазирисы, чтобы никто не обижался. Даже ленты в волосах одинаковые.

— А где их родители?

— Здесь никто из детей родителей не знает. Если женщина рожает ребенка в Доме детей, то его сразу забирают.

— Но кто же их кормит?

— Те, кто родили, и кормят, только каждый раз женщине приносят другого ребенка, чтобы не поняла, какой именно ее.

— Зачем?!

Юсеф пытался объяснить:

— Каждая женщина будет стараться для своего ребенка.

— Правильно, она же мать!

— А другие дети при этом будут страдать. А так все получают одинаковую еду, одежду, одинаковое внимание.

— А совсем маленькие где?

— Я же сказал, что их кормят и за ними ухаживают в Домах детей.

Сердце Незер сжалось, ее малыш вот так же сосал грудь чужой женщины и получал равное с другими внимание?!

— Я видела, как женщину выгнали за то, что она не хотела отдавать своего ребенка…

— Да, крестьяне могут рожать дома и воспитывать детей до трех лет, но потом их обязательно отдают в общие Воспитательные дома, где обучают в за висимости от способностей. Те, кто умней, становятся чиновниками, управляющими, жрецами, писцами, хранителями знаний… Кто менее талантлив и усидчив, будут работать в мастерских, а кто-то и в поле.

Незер вспомнила Менеса и не удержалась, чтобы не возразить:

— Разве в мастерской не нужен талант?

— Не во всякой. Там, где делают новые вещи, которые никто раньше не делал, — да, а если только повторяют чужое, много раз повторенное до них, то необязательно, достаточно просто старания.

Он был прав, но Незер мало интересовали чиновники Сета, и куда больше ее собственный сын. Она расспрашивала и расспрашивала о детях, о том, где их содержат, как охраняют, часто ли выводят на прогулки. Чтобы Юсеф не заподозрил дурного, спрашивала о воспитании и обучении.

Здесь не было рынков.

— А где же люди обмениваются плодами своего труда?

— Какими?

— Один собрал финики, — кивнула Незер на пальму, гроздья фиников на которой, казалось, скоро коснутся голов проходящих под ней людей, — а другой вылепил горшок… у третьего есть овца, четвертый соткал ткань… Где им обменяться? Не может же один человек хорошо делать все? Да и заниматься всем не может.

— И не занимаются. Ты права, кто-то ткет, кто-то собирает финики, кто-то работает в поле, растит цветы, выкладывает камнем дорожки, лепит горшки… И все несут результаты своего труда в закрома Сета. А уже оттуда они распределяются — каждому то, что нужно и сколько нужно.

Незер усомнилась:

— А распределяет кто?

— Специально назначенные чиновники. Одни чиновники ведают сбором, другие распределением, третьи раздачей, четвертые воспитанием детей…

— Но если чиновник ошибется или… или окажется нечестным?

Юсеф хмыкнул:

— Ошибку исправят, а вот нечестным быть никто не рискнет, Сет не позволит. В подвалы Упуата попадают редко, но все о них знают.

— Кто такой Упуат?

— Тебе лучше не знать. Не нарушай правила, и все будет хорошо. Поверь, здесь нет голодных или обиженных, но нет и бездельников. А еще — несогласных с правилами. Ты видела, как поступают с теми, кто не согласен.