Здесь она, решив, вероятно, что я еще молода и многого не понимаю, стала просвещать меня относительно высоких отношений между ней и Саврасовым, постоянно подчеркивая, что оба они умело подавляют симпатию и даже страсть друг к другу, ибо пропасть лет разделяет их, и... Уф, какой вздор! Да, мои свидетели стоят один другого. Что Пульс, что Невзорова...

Я слушала ее вполуха, параллельно думая о том, что надо бы встретиться с Ониксом Сахаровым и порасспросить его кое о, чем. Может, я сумею найти в его информации что-то стоящее. Сам-то он вряд ли разберется в этом деле. Он даже не сообразил, что я знаю его настоящее имя. А чего уж проще. Я же сказала ему, что говорила с Менро, что у него феноменальная память, что он видел его удостоверение... Так неужели ж Менро не запомнил, как его зовут? Ах, Оникс, Оникс. Не бывать тебе Колей... И Ваней тоже не бывать.

— Вот мы и пришли! — Невзорова смотрела на меня с таким гордым видом, будто мы подошли к особняку в два этажа, с атлантами и кариатидами и мраморными ступенями.

Обычный московский дом. Постройка годов семидесятых, если не ошибаюсь. Стены обшарпаны до такой степени, словно дому уже исполнилось лет двести.

— Неплохо, — кисло улыбнулась я.

Невзорова расцвела.

— Это еще что! — Она сделала таинственное лицо. — Пойдем. Я тебе что-то покажу...

Мы вошли в вонючий подъезд. Лампочка светила еле-еле, но я смогла разглядеть надпись над мусоропроводом, на которую мне указала Невзорова: «Люда + Валера = любовь». О Господи... Какой анахронизм...

Моя новая подруга торжественно сопела за моей спиной. А я стояла и думала, где же мне взять силы, чтобы выразить восхищение. Вообще-то я подозревала, что Невзорова сама написала эту чушь, но даже если и не она, все равно это кретинизм чистейшей воды.

Так и не дождавшись от меня овации, Невзорова потянула меня за рукав к лифту. По дороге она нарочито небрежно обронила:

— Да-а, популярность растет. Я уже чувствую, какое это бремя.

Я едва сдержала стон. Непроходимая, непроходимая тупость!

— У моей двери тоже кое-что написано, — загадочно усмехаясь, как кинозвезда, добавила артистка.

У ее двери было написано матерное слово из пяти букв, первая — «б». Причем написано краской, крупно.

Я искоса поглядела на Невзорову. Похоже, она была уверена, что и это тоже свидетельство ее популярности. Я не могла поверить своим глазам и ушам. Да, с таким можно столкнуться только в кино... Вру, конечно. От усталости и раздражения.

Взяв себя в руки, я очаровательно улыбнулась. Увы, мои усилия пропали даром: в этот момент Людмила как раз повернулась ко мне спиной, чтобы открыть дверь.

Мы вошли в квартиру. Невзорова зажгла свет. Я увидела крошечную, метр на метр, прихожую и выходящий из нее длинный узкий коридор. Стены в коридоре были увешаны плакатами кинофильмов, в которых снималась хозяйка квартиры. Ее изображения на этих плакатах не было, так как до нашей картины она исполняла в основном эпизодические роли. Зато там был Миша, был Саврасов и был Денис. Я как зачарованная смотрела на портреты моих друзей, и, хотя нарисованы они были из рук вон плохо, мне казалось, что и они присутствуют здесь, со мной; и они сейчас сядут за стол в маленькой — наверняка маленькой — кухоньке, возьмут по стакану обещанного Невзоровой домашнего вина и заведут обычную беседу...

— Тоня! — окликнула меня Невзорова.

Она, оказывается, уже давно разделась и теперь стояла передо мной с тапками в руках — ждала, когда я скину куртку и ботинки. Я быстро разоблачилась, и она повела меня по длинному полутемному коридору. Мы действительно очутились на кухне. Не такой уж маленькой, кстати. Зато потрясающе захламленной и грязной. Стол был весь в жирных пятнах и кофейных кругах, посуда с серыми разводами, линолеум под толстым слоем вековой пыли утратил свой первоначальный цвет, оба кресла продавлены, и пружины обнажены... Ох, как давно я не бывала в таком свинарнике! Не ожидала, признаться, от Невзоровой. Она сама всегда такая чистенькая, умытая, с легким запахом дорогих французских духов...

— Садись, пожалуйста! — Гостеприимно подвинув ко мне одно из кресел, она открыла старый, тоже весь в грязных пятнах, холодильник «Юрюзань» и достала большую бутыль, заткнутую тряпкой вместо пробки.

Я села в кресло, предварительно отодвинув пружину, и тут заметила под столом нечто вроде кружки Эсмарха. Невзорова, поймав мой удивленный взгляд, пояснила, что это — своего рода самогонный аппарат. Она, мол, ужасно боится покупать спиртное в магазинах и палатках, так как оно там очень сомнительного качества и им вполне можно отравиться. А поскольку к ней часто захаживают гости, она решила алкогольный вопрос просто: стала делать самогон.

С неудовольствием я поняла, что она именовала «домашним вином», когда зазывала меня к себе. Обыкновенную самогонку. Я сдержала тяжелый вздох: пить мне не хотелось. Но я видела, как радостно суетилась хозяйка, и понимала, что отказываться нельзя. Она немедленно расстроится, по привычке заплачет, и разговор не получится. После провала допроса Пульса я не могла этого допустить.

— Люда, откуда можно позвонить? — спросила я, уже твердо решив остаться здесь на ночь.

— А вот! — Она извлекла из-под моего кресла раздолбанный телефонный аппарат с длинным проводом и положила его мне на колени.

Я набрала свой номер и объяснила Пете ситуацию. Мой брат, как всегда, понял меня с полуслова. «Ладно, — сказал он, — только завтра позвони». Я попрощалась с Петей, сунула телефон обратно под кресло и почувствовала наконец, что начинаю потихоньку расслабляться. Да, несмотря на жуткую грязь, здесь было довольно уютно.

Невзорова уже уставила стол тарелками с квашеной капустой, маринованными и солеными огурцами, колбасой, хлебом. Потом зубами выдернула из бутылки пробку, достала два граненых стакана и наполнила их до краев мутной жидкостью собственного производства.

— Ну? Начнем? — весело сказала она, бухаясь в кресло прямо на пружину.

Я подумала на миг, что сейчас ее, как космонавта, подкинет к потолку, однако все обошлось.

— За встречу, — уныло сказала я, поднимая свой стакан.

— Обязательно, — отозвалась хозяйка и с ходу отхлебнула такой глоток, что в стакане осталось меньше половины. Лихо! — Тонь, давай перейдем на ты? Если хочешь, можем выпить на брудершафт.

— Нет, — отказалась я. — На брудершафт мы пить не будем. Но на ты перейдем. Отчего бы и нет? Скажи, Люда, почему ты в тот вечер не осталась у Миши?

— Из-за Дениса, — сразу ответила она.

— А при чем тут Денис?

— Он сказал, что я сплю со всеми подряд, — без тени смущения сообщила Невзорова. — Я сказала: «Ну и что?» Миша рассердился и послал меня в... В одно место, в общем. Я и ушла. Не в то место, конечно, а домой.

— Денис сказал правду? — вот так деликатно я сформулировала вопрос.