– Тебе нравится? – Она показала глазами на копье.

– Хорошая вещь. – Хагир кивнул. При этих простых словах он опомнился и снова увидел в ней не богиню, не колдунью и не морок, а просто воспитанницу хозяйки. – Я надеюсь, Фримод ярл найдет у Вебранда достаточно всякого добра, чтобы вознаградить себя за подарок и за помощь.

– Я хотела освящать оружие. – Хлейна осторожно коснулась древка, где засохли темные крапинки жертвенной крови, и ласково погладила. Хагира пробрала дрожь: казалось, что она гладит его руку, державшую копье. – Но Гейрхильда мне не позволила.

– Наверное, она думает, что такой красивой девушке не место там, где идет речь о битвах и смерти, – ответил Хагир.

Он испытывал странное чувство: ему и хотелось, чтобы именно Хлейна освятила его оружие и пожелала ему удачи, и притом казалось, что она не должна этого делать. Иначе эта таинственная связь между ними станет так сильна, что ему не выпутаться из этих сетей, мягких и несокрушимых, как сама цепь Глейпнир.

– Ты тоже так думаешь? Поэтому ты не берешь с собой Бьярту?

Хагир кивнул.

– Она хочет скорее свидеться с мужем… – Хлейна отвела глаза, и было ясно, что она думает вовсе не о Стормунде и его жене. – Она привязана к нему… – Хлейна помолчала. – Если бы я была привязана к кому-то так же сильно… я бы тоже пошла ради него на что угодно…

Ее голос снизился почти до шепота, заставляя напряженно вслушиваться, искать скрытый смысл, и от этого-то скрытого смысла, ясного, как день, у Хагира перехватывало дыхание.

Хлейна подняла руку немного повыше по древку копья и коснулась руки Хагира. Он молчал, и внутри него закручивался какой-то мучительный смерч: она почти открыто предлагает ему свою любовь, а он не может ее принять, не может, и от этого огромное счастье превращается в горе.

– Я должен сказать тебе… – с трудом выговорил Хагир. Он приходил в отчаяние от мысли, что сейчас оттолкнет ее от себя, но не мог иначе. – Я думаю… Не годится нам с тобой давать поводы к сплетням. О нас будут говорить…

– Ну и пусть говорят! – легко и даже с каким-то вызовом ответила Хлейна. – Почему мы не вправе быть вместе, если нам этого хочется? Ты достаточно знатен и доблестен, чтобы мне было не стыдно стоять рядом с тобой.

– Да, но… пойдут разговоры… – Хагир с мучением выталкивал одно слово за другим, отчаянно желая, чтобы она сама поняла, и притом догадываясь, что она не желает этого понимать. – Люди будут ждать, что я… что я должен буду посвататься к тебе, чтобы не пострадала твоя честь. А я…

Он не мог даже поднять глаза, и говорить это для него было что продираться через сплошные заросли колючего шиповника.

– А ты? – строго и требовательно спросила Хлейна. – У тебя есть невеста?

Хагир мельком глянул на нее и вздрогнул: он не знал, что ее мягкие и сияющие глаза могут быть такими страшными.

– Тебя кто-то ждет у вас там, дома? – настойчиво спросила она.

– Нет, нет! – Хагир поспешно покачал головой. – Если бы я искал себе невесту и думал когда-нибудь жениться, я не нашел бы лучше тебя. Не знаю, что сказала бы о таком женихе фру Гейрхильда… – Он попытался улыбнуться, но получилось не очень-то. – Но это, как видно, не мой удел. Я остался почти последним из моего рода. Всех Лейрингов перебили фьялли. Они и сейчас продолжают каждый год грабить Квиттинг, отбирают у квиттов последнее добро, увозят пленных и продают, захватывают в море наши корабли. Кто-то должен рассчитаться с ними за все это.

– За все – ты не сможешь! – Хлейна крепко сжала его руку. – Ты один не сможешь отомстить целому племени! Так не бывает!

– А я и не один. На Квиттинге и кроме меня есть мужчины. Я потому и живу у Стормунда Ершистого, что он каждое лето ходит в походы. С Вебрандом мы поссорились случайно. Мы ищем в море фьяллей. И до сих пор почти все встречи кончались так, как нам хотелось. Это не так много, но лучше сделать что-то, чем ничего. Мстить им – мой долг перед моим родом. И я не могу думать ни о чем другом, пока не исполню его до конца.

– Но конца никогда не будет! – убеждала Хлейна и не верила, что он с открытыми глазами собирается загубить свою жизнь. – Ты хочешь превратить свою жизнь в одну сплошную битву? Да разве это жизнь?

– А иначе она мне не нужна. – Хагир не мог смотреть ей в глаза, но и отступить от самого себя не мог. – За моей спиной слишком много мертвых, которые надеются только на меня. Их тени не дадут мне жить по-другому.

Хлейна молчала, не выпуская его руки, но не находя возражений. Сердце ее так больно щемило, что на глазах выступали слезы и даже вдохнуть удавалось с трудом. Хагир, драгоценнейший дар ее жизни, был так близок, потому что душа ее слилась с его душой, и так далек, потому что в своих мыслях он не давал ей места! Его заботы стали ей дороже всех собственных и потому понятны и оправданны; но они вели к отчуждению, которое убивало ее, и этого отчуждения Хлейна никак не могла принять. Противоречие мучило, разрывало ее, но у нее не находилось ни единой ясной мысли, ни единого слова, чтобы убедить его, а лишь мощный душевный порыв: я хочу быть с тобой!

Многоцветное сияние неба погасло, солнечные полосы исчезли с земли, будто солнце подобрало ноги. Наверху царила тьма, и только костры на широкой прибрежной полосе бурно пылали, бросая вверх целые облака мерцающих искр.

– Я всегда буду благодарен тебе за помощь, – помолчав, сказал Хагир. Он уже справился с собой, и его голос звучал почти так же ровно, как всегда, но даже эти благодарные слова ранили Хлейну, потому что и в них было это мучившее ее отчуждение. – Я знаю, это ты уговорила Фримода ярла помочь мне. Я желал бы, чтобы твоя жизнь сложилось счастливо.

«Моя жизнь не будет счастливой без тебя», – подумала Хлейна, отвергая эту благодарность с ее тайным жестоким смыслом. Ничего не сказав, она вдруг потянулась к нему и крепко обняла. «Ты мой, мой!» – твердило в ней могучее внутреннее чувство, и она прижималась щекой к его щеке, знать не желая ничего другого во всем мире.

Хагир обнял ее одной рукой, из другой не выпуская копья, отчаянно-сильно на мгновение прижал к себе, потом решительно отстранился и пошел прочь, куда-то в темноту.

Хлейна стояла, глядя ему вслед, и после тепла его объятий вечерний воздух показался нестерпимо холодным. Она прижала руки к груди, пытаясь подольше сохранить это летучее, нестойкое сокровище, которое было ей дороже всего золота Фафнира. Легкий скрип камней под его ногами удалялся, и Хлейна всем существом ощущала, как увеличивается пустое холодное пространство между ними. Она плакала от этой холодной пустоты и все же не могла смириться с мыслью, что так все и кончится.

«Долг перед родом! – хотела бы она сказать ему, если сейчас могла бы совладать со своим голосом. – Глупый! Твой первый долг перед родом – это чтобы род был продолжен! А все остальное – потом! Потом!»

Опустив руки, Хлейна посмотрела в темное небо. Она еще помнила, как оно горело переливами золотого, фиолетового, желтого, лилового, багрового и голубого цветов, такими чистыми и яркими, каких не бывает на земле. Небесные миры беспредельны, человеческий разум не постигает их. Постигает только душа, которая даже в глухую полночь умеет видеть грядущий рассвет. Где-то там, за спинами упоенных жертвой богов, стояла легкая фигура Фрейи. И Хлейна видела ее, как свое собственное небесное отражение. Образ богини придал ей сил: ведь и Фрейя каждую осень теряет своего любимого, всю зиму ищет его, обливаясь слезами печали, а весной находит, и весь земной мир расцветает от ее радости. И если уж она дала земной сестре часть своей любви, то с ней дала и часть своей удачи.