тебя тронет, ты же просто ветеринар». А он мне говорит: «Да, мол, время странное наступило, и нет детям Израиля покоя нынче». Странные они все-таки, евреи. – Ганс был человеком, который, видимо, очень любил рассуждать сам с собой. Говорить он любил много, и сейчас, по его мнению, у него появился слушатель. Мне он не мешал, в общем-то, мой немецкий еще был хромой, и тренировки в языке мне были очень полезны. Хоть, конечно, от акцента я так быстро не избавлюсь. Но, как я понял, акцент в немецкой армии – дело обыкновенное.

– Да, Ганс, мне сложно судить, но, сколько я знаю, врачи и ветеринары из евреев действительно хорошие. Хотя, конечно, гораздо больше они преуспевают в торговле.

– Да, торгуют они славно, это их умение быстро найти что угодно где угодно… Я всегда поражался, как Максим это делал. Лучшее ветеринарное оборудование, лучшие ветпрепараты – все появлялось у него как по волшебству, а он ведь даже не покидал нашей маленькой деревушки. Вот как они это делают?

Я вспомнил Яшу, который нашел полное собрание сочинений Ленина на оккупированной территории, но решил не рассказывать эту историю Гансу, а лишь только повторил:

– Да, этого у них не отнять.

Наш диалог прервал робкий стук в дверь, который вдруг вызвал румянец и улыбку на лице Ганса.

Он вскочил, поправил на себе одежду и, как галантный кавалер, подскочил к двери со словами:

– Милая Лейтхен, проходите. Я безумно рад Вас видеть.

Я не видел, кто там за дверью, но догадывался, что это медсестра. Я услышал ее мелодичный голос:

– Ох, милый Ганс, вы такой галантный, мне очень приятно.

И тут в нашу палату зашла Лейла. Я не мог поверить своим глазам, это была действительно она. Те же светлые локоны, те же глаза, это была точно она. Но в то же время это не могла быть она, это было невозможно. Да и откуда она могла знать немецкий язык? Нет, эта, видимо, очень похожая просто на нее. Но ее появление щипануло меня прямо где-то в левой части груди почти физической болью. Первый мой порыв вскочить и обнять ее что было сил я подавил с огромным трудом, прямо-таки с невыносимым. Но, видимо, мой взгляд не ускользнул от Лейлы-Лейтхен, так как она очень внимательно посмотрела на меня. Мне показалось, что она пытается вспомнить, где меня видела, и не может этого сделать.

Она зашла в палату с медицинским столиком на колесике, который был закрыт белой простыней.

– Йежи, мне нужно помыть вас, и поменять белье, и сделать вам укольчик, который прописал доктор. Вы не против?

– Конечно, нет, я тут для того, чтобы лечиться.

– Скажите, Йежи, мы где-то встречались раньше?

– Нет, Лейтхен, навряд ли, я бы вас запомнил. Но, к сожалению, у меня нелады с памятью, и потому я могу не помнить.

– Мне определенно знакомо ваше лицо, но как будто откуда-то из детства. Как прям чувство дежавю.

Ганс, видимо, заревновал, наполовину в шутку.

– Ах этот жук Йежи, не успел в себя прийти, а уже вот нашу Лейтхен обаял. И как тебе только не стыдно?

– Ох, ну что вы, Ганс, как вам не стыдно? Вы же знаете, я замужняя женщина, и мое сердце целиком и полностью принадлежит моему мужу, который сейчас на войне.

Видимо, эта фраза была направлена не столько Гансу, который, видимо, уже совершил немало попыток завоевать сердце Лейтхен, сколько мне. Я точно понял, что это не Лейла, ну, может, и Лейла, но не в той жизни, в которой мы встретились с ней. Невольно поверишь в реинкарнации с такими вот встречами.

Тем временем Лейтхен сняла мое одеяло, под которым я был абсолютно голым. От чего я не произвольно закрылся руками и стал пунцовым. Лейтхен улыбнулась ослепительной улыбкой и сказала мне:

– Йежи, я работник медицины, существо бесполое, и не нужно на меня так реагировать, я уже двое суток вас мою и уже все видела. Прошу вас не стесняться и довериться мне. Я вам привезла пижаму, и, надеюсь, дальше вы сможете уже ухаживать за собой сами.

– Я буду стараться.

Вообще больше всего я стеснялся не того, что Лейтхен видит меня голым, а того, что от прикосновения ее рук мой организм может среагировать неправильно, и меня это приведет в еще более неловкое состояние. Но, к счастью, горячее вафельное полотенце, которым Лейтхен протерла меня с ног до головы, и холод, который сразу после этого накрыл меня, привели строго к обратному эффекту, и теперь мне было стыдно от того, что мой друг стал настолько маленьким и сморщенным, что мне было просто стыдно за него. Поэтому, когда Лейтхен протянула мне полосатую пижаму, я с радостью натянул ее на себя, пока она меняла клеенку, на которой я лежал, на белоснежную простыню. Она ловко и умело заправила пододеяльник и наволочки. Я с восхищением смотрел на ее действия, как у нее это получается. Обычно битва с пододеяльником доставляла мне немало хлопот, и я предпочитал засунуть в отверстие все одеяло скопом и потом найти один угол и трясти его до тех пор, пока все углы не займут своих мест. Но Лейтхен действовала каким-то другим способом, и в итоге, встряхнув всего один раз, все углы заняли свое место. Она реально волшебница пододеяльников. Хотя, скорей всего, дело в том, что она их просто заправляет в день по 50 штук, и потому у нее набита рука. Положив на место подушку, она пригласила меня лечь.

– Ложитесь на живот и оголите ягодицу, пожалуйста. Мне нужно сделать вам еще укол.

Я послушно лег на ставшую теплой кровать, которая пахла крахмалом и чистотой. И спустил штаны. Лейтхен протерла руки тампоном со спиртом, достала из ящика стеклянный шприц и сделала мне достаточно болезненный укол. На коммуникаторе загорелось предупреждение и таблица с анализами того, что мне было введено. Тут был действительно набор витаминов, которые, в общем-то, были позитивно оценены коммуникатором как полезное для моего организма. Хотя мой коммуникатор все еще требовал моей госпитализации в правильную клинику, так как 100 %-ое излечение при помощи одного сканера было невозможным, та сложные сотрясения моего мозга требовали отдельной терапии. Но, в общем-то, и 95 %-ое излечение мне казалось не таким уж и плохим результатом. Где мне тут было взять специальную клинику?

Лейтхен закончила процедуры, улыбнулась своей волшебной улыбкой мне и Гансу и ушла. Ганс ждал этого момента и, вскочив с кровати, галантно открыл перед ней дверь.

– Милый