что-то собирался сказать Петру. Неужели такой момент и сохраняет слух? Вслух я сказал:

– А я не помню, был у меня рот открыт или нет.

Дверь в палату открылась, и дородная тетушка, которая приносила мне обед, зашла, забрала тарелки и принесла ужин. На ужин была овсяная каша и плошка с творогом.

– Захотите добавки – покричите в коридор, я добавлю, – сказала тетушка, глядя на меня с явным состраданием. – Каши много наварили, и на молоке. Вкусная каша.

Ганс сморщился как весенний гриб сморчок.

– Фу, а можно мне лучше двойную порцию творога, а кашу я не буду? Бабушка Роза, ну пожалуйста, мне можно хлебушка и творог?

Бабушка Роза, как назвал ее Ганс, сморщилась от того, что ее назвали «грандмутер», но все-таки смилостивилась над Гансом и дала ему еще плошку творога и порцию хлеба. И спросила меня:

– А ты-то как, кашу будешь?

Я не ел овсянку уже очень давно, и сейчас она мне казалась очень милой на вид. Поэтому, заглотив ложку, я с полным ртом сказал: «Аха, и порцию Ханса тофе».

– Ну вот и славно, – сказала Роза и удалилась дальше по коридору.

А я расправился с обеими чашками овсянки, съел творог и хлеб, почувствовал себя счастливым человеком. Каша очень приятно и полезно легла в мой желудок, заполнив, видимо, все его пустые места. Ганс старался не смотреть на меня, когда я с удовольствием уминал кашу, но, когда я закончил, он не выдержал и спросил:

– Как ты ешь эту английскую гадость? Овес подходит только для того, чтобы им кормить лошадей и варить самогон и пиво. Да и пиво из него получается гораздо хуже, чем из ячменя.

– Да я такой голодный, Ганс, что мог бы съесть что угодно. Да, и кстати, почему английскую?

– Да это англичане придумали, чтобы жрать этот клейстер. Нормальный баварец жрать это не станет.

– Ну я-то не баварец, я-то поляк. У нас в Польше это нормально, я привык, хотя, если был бы выбор, я тоже бы не стал это есть.

– Эх, добраться бы мне до моего пайка, у меня ведь полный вещмешок консервированной ветчины, не пускают меня туда, ну, ничего, доберемся. Может быть, Лейтхен нам поможет и хотя бы баночку нам принесет. Розу-то просить нельзя, она нам банку-то принесет, но весь паек себе заберет.

– Да ладно тебе, почему ты наговариваешь на бедную женщину?

– А ты видел ее задницу? Чтобы поддерживать такую задницу в такой форме, она должна как мы с тобой вдвоем кушать, – Ганс перешел на полушепот, чтобы не дай бог Роза нас не услышала.

И мы вдвоем засмеялись над шуткой Ганса. Хоть мне были и не очень приятны такие шутки про женщину, которая проявляла о нас такую заботу. Она, кстати, зашла и забрала грязные тарелки, с большим удовольствием отметив, что мои обе тарелки идеально чистые.

– Вот, Ганс, смотри, он из больницы раньше тебя уйдет, если бы ты так же, как он, кушал кашу, давно бы уже выписали, – съязвила она. После ее ухода Ганс начал мне рассказывать про свою любимую тему, а любимая тема у него была свиньи. Он знал про них все, и я понял, что к моменту выписки я тоже буду уже опытным свиноводом.

– Ты представляешь, Максим-то, он молодец какой, он ведь самку без хряка покрывает. Ездил на какую-то выставку в Швейцарию и привез оттуда дорогущее оборудование. Мне тогда еще 15 лет было, как на него тогда орал отец, что он потратил целое состояние на какую-то муру. А он привез микроскоп и целую кучу всяких пробирок и непонятных реактивов. И стал брать у хряка семя, представляешь себе? У свиней какая проблема обычно, что матки в охоту приходят спонтанно, и приходится держать нескольких хряков, чтобы они смогли их осеменить. А хряки или семя плохое дают, или жиреют и ленивые становятся, в общем, беда с ними всегда. И мясо у них очень плохое, невкусное, вот и много их содержать совсем не выгодно. А он что, значит, придумал: брать у хряков семя, морозить его, и, значит, как матки в охоту приходят, он их переводит в ряд и всех скопом осеменяет. Десять лет отлаживал эту схему. А сейчас мы на сто маток двух хряков держим, и хватает! Вот так мастер он! Жаль, что еврей.

– Вот это да, – деланно восхищался я. – Всего двух хряков на сто маток, это ж надо.

– Ну да, они маток-то всю жизнь и не видят. Максим их раз в неделю сам охаживает и семя, значит, морозит и хранит, ты представляешь? Он и нас всех этому научил, это несложно на самом деле. Очень просто, только свинарник нужно строить изначально правильный, чтобы проходы между клетками были с дверками и чтобы места все были правильные. Мы долго думали и в итоге построили все заново. Я потому тебе и говорю, что, если я русских научу, как держать свиней, они забудут, что такое голод, навсегда. Вот мы места-то проходили, так там свиньи – жир один, кошмар, а не свиньи.

– Так-то они ради сала держат. Сало русские любят очень, особенно в Украине.

– Сало? Да разве ж можно? Сало должно быть с мясом, как минимум пополам, тогда это отменный шпик, его и мариновать, и коптить можно, а чистое сало – это ж есть противно.

– Ну не скажи, Ганс, чистое сало тоже очень вкусное. Я вот очень люблю, с борщом да хлебом черным.

Ганс на меня обиделся, это было видно.

– Все-таки видно, что ты не ариец: и кашу жрешь, и сало без мяса. Ты уж извини, Йежи, ты, конечно, парень хороший и офицер, но все-таки не немец ты.

Мне было смешно от почти детской обиды Ганса, который ополчился на меня за то, что мои предпочтения в еде отличались от его. Но спорить я с ним не стал, так как понимал, что для меня это было ерундой, а для него, может, действительно серьезная проблема. Я вспомнил, как в книжке про Гулливера лилипуты воевали потому, что не смогли договориться, с какой стороны разбивать яйцо удобней – с тупой или с острой. А тут целых два блюда – каша и сало без мяса.

– Ну так-то сало с прослоечкой и колбасу кровяную я тоже очень уважаю, Ганс. Да и прав ты, копченое сало действительно лучше, когда там мяса побольше. Просто хотел тебе сказать, что и чистое сало – это ведь тоже очень неплохо. Например, для картошки-то со