Я же думала про слова Магали, предложившей сдавать шишки ей. Конечно, об этом мои ворчливые коллеги по участку не узнали. Эта девица, управлявшаяся со скальпелем как бабушка с крючком, показалась мне самой адекватной обитательницей этого мира. И есть шанс, что она знает про этот туман и как попадают сюда… И есть ли выход. Навестить ее придется точно. Правда, для этого надо организовать эксклюзивное почкохранилище. Туда я буду складывать то, что наберу сверх нормы возле самой пустоши — там кусты усыпаны почти сплошь. А Луи и Франсю стану радовать обычной нормой сбора. Мне нетрудно.

С этими мыслями и хорошим узелком почек я понемногу направилась к месту, которое можно было назвать домом.

Когда я приблизилась, Нико очищал ветви. «У него же мозоли будут», — подумала я.

При виде меня мальчишка что-то схватил и спрятал в тряпицу. Но все же в лучах закатного солнца я разглядела блеск.

Ну и задачка — разобраться с чужой тайной, да так, чтоб не обидеть малого.

Я пригляделась к сухим веткам, которые должны были стать основой нашего отопления. Некоторые, наиболее толстые, были точно срезаны. И это при том, что столовые приборы у нас отсутствовали как класс.

— Как ты ловко наломал ветки, — с чувством сказала я, показывая на несомненные срезы.

Принцев, наверное, с детства учат не лгать. Паренек вздохнул и показал мне кинжал, вынутый из груды древесных отходов.

— Откуда это? — спросила я с искренним удивлением.

Транспортировку с подземным купанием вполне можно приравнять к обыску. И такой интересный предмет я заметила бы точно.

— Выиграл у Жакко в три пальца, — смущенно ответил маленький принц, показывая подбородком куда-то в сторону. Я не сразу сообразила, что там соседняя роща, где есть свои лепесточники. — Мы играли на шишки, потом на дневной сбор. Когда он проиграл четыре дня, то отдал кинжал.

— Легко отдал? — удивленно спросила я.

— Не сразу, — улыбнулся Нико. — Но я ему сказал приютскую мудрость: проиграл и не отдал — значит, жабокрысой стал. Он подумал, что это заклятие, и теперь нож мой.

— Понятно… — протянула я, намекая паузой, что разговор не окончен.

Вообще-то, можно было догадаться, что лепесточники размножаются не шишками и не почкованием. Детишки у них есть и Нико хочется с ними общаться. Но привычка бродить по окрестностям может привести к более серьезным проблемам, чем сучок в ноге.

— Вот что, — сказала я, присев на кучу хвороста и приглашая Нико, — ты молодец. Ты хорошо играешь в три пальца, а еще очень хорошо чувствуешь опасность. Ты мне подробно рассказал про этого Этьена. Давай так: если мне будет нужно уйти с нашего участка, я обязательно тебя предупрежу. И ты предупредишь меня. Хорошо?

Маленький принц удивленно глядел на меня. Похоже, так с ним не говорили ни во дворце, ни в приюте.

— Обещай мне, что будет так, — продолжила я.

На одну секунду Нико нахмурился, а потом широко улыбнулся.

— Обещаю, что буду всегда тебя предупреждать, перед тем как куда-нибудь пойти. И когда буду собирать шишки, и собирать хворост, и резать сучья любых кустарников, кроме каменного орешника, его проще ломать. Обещаю предупреждать тебя всегда.

Его улыбка была очень уж широкой, а во фразе имелась какая-то странность, которую я уловила, но не осознала.

— А этим ножом ты можешь пользоваться, если тебе он нужен, — продолжил Нико.

— Спасибо, он мне понадобится, — согласилась я. — Но попозже. А сейчас давай приготовим похлебку, Луи и Франсю придут голодные.

И от голода неразговорчивые — эту особенность лепесточников я уже заметила и нашла ее не слишком удивительной. А вот если сытно накормить наших друзей, можно будет под вечерний костерок задать им несколько важных вопросов. А то их у меня уже столько накопилось, что того и гляди начнут сыпаться, как из дырявого мешка.

Приготовить похлебку, не имея толком даже посуды, я уже молчу о нормальных продуктах, та еще задачка. На нее ушел почти весь день, а мне пришлось вспомнить все, что я когда-либо читала или видела на экране о самых разных робинзонах. Результат получился сомнительный, но с голодухи пах так, что голова кружилась.

На самом деле это было просто зерно, больше всего похожее на ту пакость, которая бывает на свежих вениках. Если не ошибаюсь, на Земле она называется сорго. На вкус — ну, примерно веники вареные и есть. Да еще варить надо до посинения, чтобы каша стала съедобной, хотя бы относительно. А когда вместо кастрюли у тебя обмазанная глиной и обожженная углями яма в земле, а вместо плиты — раскаленные на костре камни, которые ты в ту яму кидаешь… м-да.

И это мне еще повезло пригласить в суп какого-то невезучего дрозда. Или грача… не очень я в орнитологии. Птичку было очень жалко, но есть хотелось сильнее. Сама не знаю, каким макаром удалось сбить пернатое с куста брошенной палкой, не иначе от стресса всплыли детские навыки игры в городки — у меня папа был фанат.

Дрозд — не курица, но ощипывать его пришлось не менее долго и тщательно, зато похлебка отчетливо пахла не только вениками, но и мясом. По нынешним временам — невероятная роскошь.

— Эт откуда? — Луи, выбравшийся из темных зарослей, как никогда был похож на сердитого лешего.

Но почти мгновенно подобрел, учуяв запах вареной птицы и разглядев, чего мы с Нико накашеварили за день. А когда я вскользь сказала, что и почек мы набрали сколько велено, — вовсе расслабился, расплылся в улыбке и сидел ждал, пока варево остынет.

Франсуаза так откровенно не повелась на еду, но тоже была довольна тем, что у нас есть горячий ужин. Те две черствые лепешки, которые наши добытчики принесли с собой, вряд ли насытили бы всю компанию. А вот с супом — самое то, даже и на завтрак останется.

— Эк ты, — оценила она выкопанную в земле кастрюлю и вырезанные из дерева корявые ложки, которыми полагалось черпать из этого общего котла. — Сообразительная. Давно мы горячего не ели, с самой заварухи, считай. Хорошее было времечко, мы тогда…

— Было, да сплыло, — нахмурился Луи и сплюнул в сторону попавшийся среди крупы уголек. Ну да, ну да, при таком способе варки это еще ничего. — Толку жалеть. Сгоревшие пожитки, поди, не прибегут за хозяевами.

— А у вас были другие вещи? — осторожно спросила я. Собственно, это был один из тех вопросов, что мне давно хотелось задать. — Там, где вы жили раньше?

— Много чего было, — так же хмуро отозвался Луи. — Или ты что, решила, что мы оборванцами такими всю жизнь шатались? Оно, конечно, в роскоши не купались, но и под кустом не ночевали, с земли не жрали. Шатер был, одёжа, скарб всякий, ложки-ножики. Эт ты правильно догадалась, раньше мы в другом месте жили, королевский-то цветник проклятым не был. Мы все ближе к горам обитали… туда, где людей много, не совались. А почки у нас королевские сборщики скупали. Хорошее было время, и цену давали справедливую. — Луи замолчал, подбрасывая заготовленные нашим младшим членом семьи ветки в костер, и мимоходом погладил пригревшегося возле него Нико по голове. Поморгал на огонь и вздохнул: — В один день, считай, все порушилось. Нам-то и дела не было до революций всяких, дурь одна. А оно вона как… Королевских сборщиков не стало, а потом пришли эти. — Он зло сплюнул в сторону и грязно выругался, а потом сам же прикрыл рот ладонью и испуганно покосился на ребенка. Снова грозно пошевелил бровями и закончил: — Когда мы им не захотели почки отдавать в четверть прежней цены, эти скоты пожгли нашу рощу, как и соседские. Вместе с вещами пожгли, и наших много погибло… Мы вон со старухой еле ноги унесли. Раньше-то за почки-шишки можно было господскую цену получить, — продолжал Луи свою ворчливую повесть. — Вот и жили почти как господа, не то что сейчас. Вот таких пичужек, — показал он на обглоданную ножку дрозда, — пяток на вертел нанизывали. А сейчас — ешь и радуешься!