Я покинула комнату, прошла вперед, бросила жилетку на пол и раздавила ногой сначала пуговицу, потом брошку. Создатели шоу затеяли игру? Отлично, я с вами. Только у меня есть свой план. Посмотрим, кто кого?! Для начала я исчезну. Куда? Как? Пока не знаю. Затаюсь где-нибудь на долгое время, пусть меня поищут. У меня появится время придумать, как себя вести, чтобы в конце концов в дураках осталась не я, а съемочная бригада. Ну, и где притаиться? Понятно, что укрытие необходимо искать в этом темном коридоре, где нет камер. Вроде тут есть пустой шкаф?

Я осветила стену. Ничего, просто лохмотья обоев. Надо направить луч в другую сторону. Ого! Дверь. Я потянула за ручку и поняла, что это не комната, а тот самый гардероб, о котором упомянули в разговоре телевизионщики. Только в нем нет ни полок, ни ящиков, ни крючков. Я вошла внутрь шкафа, по размеру похожего на грузовой лифт в многоэтажной башне, и еще раз обвела его лучом света. Интересно, для чего он служит? И тут в правой стене я обнаружила… ручку. Следовало хорошенько подумать, прежде чем дернуть за нее. Но я сначала делаю, потом думаю, поэтому повернула ручку… Земля ушла из-под ног, свет померк.

– Эй, жива? – спросил женский голос.

Я приоткрыла глаза:

– Да. Куда я попала?

– Сюда, – ответило то же сопрано.

Я повернула голову и замерла, потом осведомилась:

– Я нахожусь в своей гримерке? Добрый день, Екатерина.

– Нет, – возразила стилист-визажист, – зовите меня просто Катей. Шиза уже прошла.

Я ойкнула и схватилась за голову.

– У вас там шишка, – объяснила гримерша, – когда люк открылся, мне чуть плохо не стало: Фирсов пришел! И тут вы сверху съехали на спине, головой о ступеньки бились.

Я потерла затылок:

– О какой лестнице идет речь? И…

Я замолчала.

– Вам нехорошо? – забеспокоилась Катя.

– Здесь где-то камеры и микрофоны спрятаны, – сказала я, – шоу тайком снимают, а вы актриса.

Визажистка встала, подошла к ведру, взяла полотняную салфетку, намочила, потом отжала ее над древней эмалированной раковиной. Послышался стук капель.

Я опустила глаза и увидела другую емкость, на сей раз оцинкованную, в нее стекала использованная вода.

– Водопровода тут нет, – выпалила я самую неподходящую для ситуации фразу.

– Откуда ж ему взяться, на, приложи тряпку к больному месту, легче станет, – посоветовала Катя. – Ты везунчик, ничего не сломала, остается только пожалеть жертв Валентина Петровича.

– Это кто? – спросила я, взяв влажную тряпку.

– Сумасшедший, – пробормотала Катя, – это долгая история. Ты за ручку наверху дернула?

– А ты как догадалась? – в свою очередь осведомилась я.

Катя поежилась, потом встала и повернула регулятор на маленьком камине.

– Здесь есть электричество? – с запозданием удивилась я, глядя на фонарь, который висел на гвозде в стене.

– Нет, источник света и обогреватель на автономном питании. Видишь? – Катя показала на черную коробочку, от которой к крохотной батарее и лампе тянулись провода. – Зимой тут адски холодно, я всегда мерзла, когда отец меня сюда приводил.

Екатерина замолчала.

– Твой отец здесь жил? – уточнила я.

Катерина скрестила руки на груди.

– Это мрачная история. Глеб Сергеевич жертва Валентина Петровича, как и все женщины. Он только мне, когда заболел, правду рассказал, спустя годы после смерти мальчика Пушкина.

Я окинула помещение взглядом. Ни окон, ни дверей в нем нет, похоже на бункер. Из мебели раскладной стол, табуретка и шкаф, который вделан в стену, видны только дверцы.

Екатерина вдруг рассмеялась:

– Все хорошо. Я не умалишенная. Нормальная в обычном понимании этого слова. Не кидаюсь на людей, не пью их кровь, не серийная убийца. Хотя генетика у меня еще та! У меня свои тараканы, но они мирные, никого, кроме владелицы, не кусают и не задирают. Сегодня день рождения папы. Каждый год в эту дату я приезжаю сюда. А в этот раз мне предложили работу на проекте, когда я узнала, где снимать будут, сразу согласилась. И я не актриса! С чего тебе это в голову пришло?

Екатерина открыла спортивную сумку, вытащила из нее бутылку без этикетки, пакет, несколько бумажных стаканчиков, таких же тарелок, обычный нож, поместила все на раскладном столе и предложила:

– Поешь со мной?

– Ну… – пробормотала я, – не хочется пока.

Катя развернула пакет, в нем были сырная нарезка, хлеб для тостов, пакет с кешью и сухофруктами. Потом она опять полезла в сумку, добыла оттуда бутылку воды без газа, свечку в подставке, зажигалку и заговорила:

– На твоем месте я тоже бы отказалась, подумала: психованная тетка меня отравит. Но включи логику. Разве я знала, что ты по лестнице скатишься?

Мне пришлось ответить:

– Нет.

– Раньше мы никогда не встречались, общались короткое время, пока я тебя гримировала, – продолжала Екатерина. – Ты меня что, обидела?

– Надеюсь, что нет, – пробормотала я.

– Наоборот, это я до тебя докапывалась! – улыбнулась визажистка. – Всегда за пару дней до даты смерти отца меня колотун трясти начинает. Вот я и выжучивалась перед героиней шоу, хотела услышать слова похвалы и восхищения.

– Я их не произносила, – напомнила я.

– Да, – согласилась Катя, – но и не заорала: «Уберите эту дуру, надоела она мне, растопырила пальцы». Есть у меня гадкая черта, если я дергаюсь, устаю, то начинаю изображать из себя величайшую из великих. Несет меня по кочкам. И это всегда плохо для меня заканчивается. А ты сидела тихо, улыбалась, кивала. Вытерпела мои закидоны. И вот чудо! Кузнецову на проекте оставили, не выперли, как обычно.

– Ты ничего плохого не делала, ну немного непонятно говорила. Лук на раках! Думаю, лук – это одежда, которую выбрал для себя человек. Но при чем тут рак? О май гад! Я не владею английским языком, но сообразила, что начало фразы это «О мой». Но о каком гаде идет речь? И совсем уж загадочное выражение «глаз вату пас».

Катя захихикала:

– Говорила же: несет меня. Английский плохо знаю, но все стилисты на нем говорят, вот и я стараюсь. «О май гад» в переводе «О мой Бог». А рак – вешалка, на которой висит одежда. Что такое «глаз вату пас» сама не знаю, так моя соседка вопит, когда ей кажется, что я колесами машины на ее место для парковки заехала: «У меня глаз алмаз, у меня глаз вату пас, я все вижу».

– Глаз ватерпас, – улыбнулась я, – ты просто хвасталась. Так многие делают, мне тебя стало жалко. Если человек направо-налево твердит о своей уникальности, гениальности, то это свидетельствует о недолюбленности, значит, его никто не хвалит, не гладит по голове, не делает просто так, без повода, подарки. Ну, знаешь, как бывает, входит муж с пакетиком и говорит: «Иду домой, навстречу зайчик, дает мне бумажную сумочку, просит: «Отдай жене, там от меня вкуснятина». Ты открываешь и видишь свои любимые конфеты.