На середине потока ноги уже не доставали до дна. Я болтался, как притопленный поплавок, лихорадочно перебирая трос. Слишком много груза пришлось навьючить на себя. На груди висел автомат, вещмешок был набит боеприпасами. Я зачем-то сунул туда запасное теплое белье. Намокнув, оно еще больше утяжелило вещмешок. Ноги невольно искали опору. Сапог уткнулся во что-то мягкое. Я понял, что это убитый сапер.

Невольно заторопился. Толчок взрыва выбил трос из рук, а волна хлестнула прямо в лицо. Меня спасло то, что успел нашарить одной рукой трос, затем, подтянувшись, крепко вцепился в него. Через несколько шагов почувствовал под ногами дно, идти стало легче.

Без потерь не обошлось. Один из расчетов в отделении Федора Долгушина накрыло миной. Погиб боец из нашей шестой роты – его настигла пулеметная очередь. Двоих сорвало с троса течением. Спаслись они или нет, мы не знали.

Бойцы исчезли в чернильной темноте, а когда речку осветила ракета, на поверхности я никого не увидел. Вряд ли они выплыли: люди были тяжело загружены оружием и боеприпасами, которые сразу тянули на дно.

Наконец выбрались на правый берег. Собрались в полуразрушенной траншее и, тяжело дыша, приходили в себя. Ступак считал людей, мое отделение сбилось возле меня. Загораживаясь от дождя, скручивали цигарки.

Мы на плацдарме. При свете ракет увидел несколько тел убитых наших и немецких солдат. Торчала искореженная тренога, рядом валялся согнутый пулеметный ствол. Боевое охранение немцев закидали гранатами, шинели пулеметчиков изорваны, валяется пробитая осколком каска. Видимо, передовые укрепления прорвали с ходу, переправившись в стороне и ударив с фланга. Ступак рассиживаться не дает. Двигаемся дальше, держа наготове оружие. Из темноты нас окликают.

Это часовой седьмой роты. Вместе с ним добираемся до траншеи, где укрепились бойцы. Нас встречают радостно. Ребятам за прошедшие сутки досталось крепко. В седьмой и девятой роте после атак и непрерывного обстрела осталось немногим больше половины людей. Много раненых.

Рассчитывали, что по мосту подойдут другие роты, перебросят артиллерию, эвакуируют раненых. А пробилось лишь подкрепление: стрелковый взвод, два отделения бронебойщиков и несколько саперов. В седьмой роте погиб командир. Его заменил один из молодых взводных. Вопрос у всех один: когда построят переправу. Долго здесь не удержаться.

Саперы сразу же принимаются за дело. Уползают на нейтралку устанавливать мины. Но много ли мин перетащишь через речку на себе? Десяток противотанковых и сколько-то противопехотных.

Федор Долгушин располагается на правом фланге, мое отделение – на левом. Окопов хватает. Мы торопливо углубляем их. До рассвета остается всего ничего. Практически мы в немецком тылу. Вижу, что Родька Шмырёв, самый младший из нас, заметно нервничает. Я показываю сектор его обстрела и пытаюсь успокоить:

– Все будет нормально. Нас тут целый взвод, отобьемся.

Родька с усилием улыбается в ответ.

Позади в быстром темпе идет строительство нового моста. Там взрываются мины, пересекаются разноцветные пулеметные трассы. Продолжают гибнуть саперы и их помощники из стрелковых рот.

Утром строительство прекращается. Саперы сумели забить новые сваи, соединить их частично прогонами. Остальное будут делать, как стемнеет. Рекунков, не колеблясь, приказал бы продолжать работы и днем. Но самые опытные из саперов-строителей уже выбиты. Пополнение из пехотинцев ничего сделать не сможет. Ждут роту из дивизионного инженерно-строительного батальона. Прибудет ли она – неизвестно. Ну, а мы все глубже зарываемся в землю, изучаем местность.

Вокруг редкий лес, кустарник. Застыл сгоревший танк Т-3, который пытался раздавить седьмую роту. Его подожгли бутылками с горючей смесью. Взрыв боеприпасов сдвинул набок башню. Пахнет гарью и жженой человеческой плотью.

Продолжает накрапывать дождь. Пусть лучше слякоть, чем ясное небо. Тогда непременно жди немецкую авиацию. Любой плацдарм стараются побыстрее уничтожить, заставить покинуть берег. Это клин, вбитый в оборону противника.

Пока же сыпятся мины и с разных мест ведут редкий огонь пулеметы. Редкий – потому что люди прячутся в окопах.

– Сколько их на вашем участке? – спрашивает Ступак у командира взвода.

– Штук шесть пулеметных точек, – отвечает младший лейтенант. – И минометов штуки четыре.

Когда окончательно рассветает, мы видим тела убитых немецких солдат. Их много, не меньше взвода. Младший лейтенант рассказывает, что в течение дня и ночью немцы раза четыре атаковали. Убитых было больше, но часть из них в темноте унесли.

– Последний раз мы их поближе подпустили, – возбужденно размахивал руками взводный. – Свои патроны заканчивались, так мы у мертвяков разжились. У фрицев боеприпасов много. Верите, у каждого автоматчика штук по восемь запасных магазинов и гранат по десятку. Плюс патроны в ранцах. Хорошо, что вы хоть небольшой запас с собой принесли. Но если фрицы в таком же темпе атаковать будут, до вечера не продержимся.

Старший лейтенант Ступак прибыл сюда лишь с одним из своих взводов, но команду решительно взял в свои руки. Обошел траншеи и окопы. Увидев дремлющих бойцов, приказал:

– Почистить немедленно оружие, особенно автоматическое. В каждом взводе выделить по пять-шесть лучших стрелков. Огонь вести только прицельный.

Командир третьего батальона, переправившийся с седьмой и девятой ротами, тяжело ранен. Лежит в блиндаже возле речки, но переправить его на правый берег днем не удается.

Наконец наладили в который раз оборванную связь. Рекунков приказал старшему лейтенанту Ступаку взять командование на себя.

– Есть принять батальон, – коротко отозвался в телефонную трубку Юрий Ефремович. – С боеприпасами туго. Если есть возможность, доставьте хоть несколько ящиков патронов.

– Ты сам видишь, какие у нас возможности, – трещало и шипело в телефонной трубке. – Посылали лодку за комбатом – ее утопили. Строительство моста до вечера приказал отложить. Людей терять жалко.

Поговорили. Передав трубку телефонисту, Ступак достал мятую пачку папирос, закурил.

– Заботливым командир полка стал. Прямо отец родной. Угробил саперную роту и половину третьего батальона. Теперь не знает, что делать. Хотел отличиться, а нарвался на хороший кулак. Меня во второй раз комбатом назначает. Как в игрушки играет.

Желчный мужик, Ступак. Но дело свое знает. Людей покормили доставленными консервами, спешно укрепляются позиции. Снайперов у нас нет, но отобранные лучшие стрелки прицельным винтовочным огнем не дают разгуляться пулеметчикам. Я замечаю метрах в трехстах пулеметное гнездо.

Старый кайзеровский МГ-08, похожий на наш «максим», укрыт под сваленным тополем. Огонь пока не ведет, ждет, когда появится цель. Расчет хоть и замаскирован, но я отчетливо вижу блестящую, мокрую от дождя каску.

– Давайте, врежу, – предлагаю Ступаку. – Заодно ружье испытаю.