Именно поэтому я и вздрогнула, не сдержавшись.

По бледным губам скользнула усмешка, и он вкрадчиво спросил:

— Знаешь, в чем прелесть земных девушек?

— Ума не приложу, — холодно ответила я, вскинув голову, и постаралась удержать ту искру уверенности, которая стремилась испариться в никуда под синим взглядом, сейчас казавшимся острым и очень опасным.

Таким шута я еще не видела. Вернее, он еще никогда так не смотрел на МЕНЯ. Неужели и правда? Мне дали время немного прийти в себя и теперь снова начинают показывать другие свои грани. Взгляд Лельера внушал безотчетный трепет. Он пробирал холодом, онемением разливаясь по мышцам, почти примораживая вежливую улыбку к губам.

Лель медленно двинулся ко мне, обошел по широкой дуге, но не успела я повернуться, как почувствовала колыхание воздуха, и уже через миг плечи сжали чужие жесткие пальцы, а уха коснулось прохладное дыхание. Фух-х-х… и искра уверенности исчезла.

— Как правило, в вас очень слаба магическая сторона сути. В некоторых настолько, что флер моей силы позволяет им не терять разум. А это так хорошо… Местные игрушки слишком быстро становятся… пластичными. Теряют форму. Неинтересно… — Шут хрипловато рассмеялся, и по моему позвоночнику прошла волна дрожи. Но вовсе не от близкого присутствия интересного и интригующего мужчины. Я его начала бояться. С очень большим опозданием, но лучше поздно, чем никогда, верно?

— Кто ты? — вдруг спросила, стараясь отрешиться от неприятных ощущений. — Не просто ведь шут?.. Сильный маг, ненормальный маг…

— Юля, ты опять меня провоцируешь, — и не подумал отвечать блондин. — Но хочу отметить, что если планы на тебя у нас с Ла-Шавоиром и схожи, то методы достижения цели разные.

— Господин шут, вы ведете себя непозволительно дерзко. — Я собрала остатки решимости в кучку, резко скинула с плеч ладони блондина и повернулась к нему.

Подавила порыв отшатнуться назад, так как мы оказались так близко, что лица почти соприкасались. Его глаза, которые меня всегда завораживали, теперь внушали только страх. Полночно-синяя радужка затягивала, не давала отвести взгляд, ноги переставали держать, тело слабело. Я неосознанно оперлась ладонями о кожу жилета шута и тотчас почувствовала, как талию обвивает сильная рука, поддерживая, прижимая ближе. Лель склонился к моему уху, чтобы тихо, интимно прошептать слова, от которых кровь стыла в жилах:

— Ты ведь правильно все поняла, малышка. Я и правда сумасшедший. Более того, я прошел почти по всем граням своего безумия, и нет того, чего я себе запрещал бы. И если бы я сейчас рассказал хоть немногое о том, чем занимался… и с каким удовольствием занимался… — Ухо неожиданно больно укусили, и он хрипло закончил: — Ты бы уже смотрела на меня не с опаской и легким страхом, а с ужасом.

Ногти так сильно впивались в кожу, что я прикусила губу в попытке сдержать гримасу, не позволить дать понять, что я и так в ужасе.

— О нет, госпожа психолог, — бархатисто рассмеялся Лельер, но от этого звука у меня мурашки по спине пробежали.

А когда его рука скользнула по телу, почти по-хозяйски поглаживая, мне едва не изменила выдержка. Почти изменила. Наверное, спасло только то, что стадия прессинга в странной игре шута закончилась, тембр голоса сменился на мягкий и ласковый. Но от такого контраста я еще больше обвисла на его руках, что позволило Хинсару плотно прижать меня к себе, позволяя ощутить твердость мышц, терпкий запах цитрусов и бергамота.

— Но, милая, я ведь могу быть иным. Тебе нравилось общаться со мной все это время? Ты только скажи, и я могу стать для тебя еще лучше…

— А зачем? — шепнула я в ответ, поворачивая голову и твердо встречая взгляд жестких, почти невыносимо жестоких сейчас глаз. — Ты мне дорог. А без своей оборотной стороны ты — пустышка. Смешная кукла со званием шута. Не будет оборотной стороны — не будет Бича Двора, и бесследно исчезнет в тебе то, от чего глаз невозможно отвести.

Он как-то очень горько улыбнулся и насмешливо пропел:

— «Ночь гипнотических грез, мы повелители слез, мы приближаем рассвет…

Вальс на осколках зеркал станцуем мы в темноте. „Проснись“, — шепчешь ты мне!»[1]

Кажется, у кого-то я слышала или читала про определение «от него веет безумием». Это про тебя, шут. Про тебя…

— Что это? — хрипловато спросила, машинально облизнув пересохшие губы.

— Слова моей новой песни, кажется, — хмыкнул шут. — Значит, глаз от меня не можешь отвести, красавица? А как же твой риалан? Или я обманулся в своих выводах?

— А кто тебе сказал, что природа моих эмоций одинакова? — спокойно спросила я мужчину, и не думая вырываться из его рук. Да, и сейчас… я его уже не боялась и была уверена, что ничего плохого мне синеглазый музыкант не сделает. Луна снова повернулась светлой стороной.

— Пожалуй, вспомню о таких понятиях, как такт и этика, а потому не стану тебя пытать по поводу отношения к Феликсу, — рассмеялся Лельер и, все так же прижимая меня к себе, сделал несколько шагов, пока не наткнулся на стол. Присел на него и снова вопросительно взглянул на меня. — Но вот про меня… изволь, Юленька, ты ведь сама начала это.

Я поудобнее повернулась, все так же не отступая. Губы шута скривились, и он демонстративно скользнул ладонью по моим лопаткам на талию и потом медленнее, но все ниже и ниже.

Я нахмурилась и невозмутимо проговорила:

— Это лишнее. Зачем усложнять, если у нас и так все очень непросто, Лельер Хинсар?

— Юлия Аристова… — Шут невесело хмыкнул и закончил: — Ла-Шавоир, да… Ты права, мелкая, ты права. Не будем усложнять.

Он разжал руки, и я быстро отступила, но ровно на один шаг, прямо посмотрела на блондина и сбивчиво, торопливо и, наверное, слишком эмоционально начала говорить:

— Какие же вы все… что Кик, что Айлар, что ты…

— Юля, — рассмеялся Лель. — Дорогая моя, твой риалан — Тень Гудвина, зрелый мужчина, матерый политик, да и техниками манипулирования Кик владеет великолепно. Айлар Смерть… ну, тут, я думаю, даже распространяться особенно не надо, потому что и так все ясно. Мастер, кроме того что является магом высочайшего уровня, так еще и существом крайне интересной расы. Преимуществами которой пользуется без зазрения совести. А я… — он хихикнул, на миг напомнив мне прежнего беспечного блондинистого приятеля, — побуду-ка я загадочным! В конце концов, планы по твоему охмурению хоть и похоронены, но пока не сдохли!

Неисправим!

— Вопрос: что же вы во мне обнаружили, все такие интересные? — мрачно спросила я, устало опускаясь в кресло. Эта игра меня очень вымотала. — Такое, что заставляет относиться не только как к реципиенту.

— То же, что и ты в нас. — Лельер развел руками. — Вот притягиваешь, и все. Есть ничем не обоснованное желание узнать поближе, а мы не привыкли себе отказывать в такой малости.