– Но это же чушь! – выпалил я, несмотря на предупреждающий взгляд Тайрона. – Мэт выигрывал, почему же они боялись?

Я думал, Тайрон рассердится, что я его перебил, но он лишь со вздохом ответил:

– Они боялись побежденного Хоба больше, чем побеждающего, потому что он джинн и обладает всем темным могуществом этих созданий. Опасно загонять его в угол. Какие ужасы может обрушить он на город, если довести его до отчаяния? Именно Хоб в конце концов разрубил гордиев узел. Он предложил еще одну, последнюю и решающую, схватку. Если его победят, он никогда больше не придет на Арену 13. Взамен он потребовал, чтобы Мэт с самого начала сражался, стоя перед своим лаком, в то время как Хоб будет драться позади триглада. Это было возмутительное, нечестное предложение, но, ко всеобщему облегчению, Мэт на него согласился. Люди были в страхе, и даже его друзья хотели, чтобы ситуация как-то разрешилась. Никто и подумать не мог, что Мэт победит в пятнадцатом состязании. Входя тем вечером на Арену 13, он, наверное, чувствовал себя совершенно одиноким: дело в том, что за два дня до боя Гунтер внезапно упал во время позднего ужина, и некоторые говорят, что его отравили.

– Это мог сделать Хоб? – спросил я.

Тайрон пожал плечами.

– Он наверняка мог такое устроить, хотя ничего не было доказано. Но, несмотря на все сложившиеся против него обстоятельства, Мэт выиграл последнее состязание – хотя и дорогой ценой. Он был жестоко ранен и потерял много крови; сильно хромая, он ушел с навеки искалеченной левой ногой, из-за которой никогда больше не мог сражаться на Арене 13. Подумай только! Там была вся его жизнь, а теперь он потерял ее навсегда. Однако Хоб не сдержал слова: он до сих пор посещает Колесо, чтобы бросать вызов, означающий смерть какого-нибудь несчастного бойца «мин». Дирекция Колеса несет большие финансовые потери. Это бьет по карману всем, потому что бойцы и механики вынуждены платить сбор для покрытия убытков. Каждый платит в соответствии со своими доходами; мой счет так велик, что влияет на сумму, которую я могу себе позволить истратить на лаков в нынешнем году. В конце концов Хоб все-таки победил: Мэт потерял то, что любил больше всего на свете – сражения на арене. Некоторые говорят, что все было напрасно, но я не согласен. Мэт и Гунтер вдохновили целое поколение механиков и бойцов, открыв нам новые возможности. Итак, Мэт вернулся домой, чтобы прожить остаток дней с племенем гентхаев, и, говорят, мирно умер среди своего народа.

Тайрон поднес стакан к губам и осушил остатки вина. Когда он посмотрел на меня, его глаза были суровыми и не улыбались.

– Но мы-то с тобой знаем правду, верно, мальчик? Мы оба знаем, где кончается легенда и продолжается жизнь человека. Поэтому скажи мне, Лейф, сын Мэта: что заставляет сына отрекаться от родного отца?

– Как вы узнали? – спросил я.

– Я подозревал это со второй нашей встречи, – сказал Тайрон, прошагав по комнате, чтобы снова наполнить бокал из графина. – Дело не только в том, как ты поймал брошенный мною нож. То, как ты поклонился после… Твоя осанка, мгновенное колебание перед поклоном, то, как ты сперва немного опустил левое плечо и только потом – правое… Сделай ты это на арене – и все, видевшие твоего отца, узнают в тебе его сына.

Он снова сел и, отхлебнув вина, продолжал:

– Вогнав клинок в горловую втулку учебного лака, ты снова поклонился. Ты такой же самонадеянный и уверенный, как и Мэт, – эти качества жизненно важны, если хочешь преуспеть на Арене 13. А внимательно присмотревшись, я вижу в твоем лице его лицо. Стоит только понять что к чему, как все становится ясным, но я хотел знать наверняка, поэтому послал кое-кого в Майпосин, чтобы выяснить правду. Этот человек поговорил с фермером, у которого ты работал, и, вернувшись пять дней назад, подтвердил мои подозрения.

Я подумал о том, что случилось пять дней назад.

– Вот почему вы дали мне еще один шанс…

– Да. Но будет ли у тебя этот шанс, зависит от того, расскажешь ли ты теперь правду.

Сделать это было нелегко. Я еще никогда не рассказывал всей истории – а в городе никому на нее даже не намекал. Слова давались мне с трудом, но я должен был говорить: от этого зависело мое будущее обучение у Тайрона, мои надежды на бои на Арене 13.

– Хоб убил мою мать, – сказал я. – Отец просто отошел в сторону и позволил этому случиться… А после покончил с собой.

– Это всего лишь костяк истории. Либо облеки его плотью, либо поищи себе другого механика! – рявкнул Тайрон.

Взгляд его был твердым, как кремень.

– Отец не вернулся к своему народу – а если и вернулся, прожил там недолго. Он купил маленькую ферму к югу от Майпосина и вскоре после этого познакомился с моей матерью Шолой, которая не была гентхайкой. Два года спустя родился я. Я был их единственным ребенком.

Несмотря на всю горечь, я невольно улыбнулся, вспомнив детство. Отец обожал работу на ферме, и я знал, как сильно он любил меня и маму. Мы были счастливы, по-настоящему счастливы. Я часто думал, что никогда больше не буду так счастлив.

От этих мыслей меня отвлек Тайрон:

– Значит, от него ты научился шагам «триг»? Он не скрывал от тебя свое прошлое?

– И да, и нет. Он показывал мне свои мечи с рукоятями в виде волчьих голов, но никогда не распространялся о том времени, когда сражался на арене. Он никогда не рассказывал о том, о чем только что рассказали вы. Я и представить не мог, что он был настолько хорош, пока я не увидел картину над кроватью Палма и тот не сказал, что на картине нарисован Мэт. Пятнадцать побед над Хобом стали для меня настоящим потрясением. Мы с мамой звали отца гентхайским именем Лазарь, и он никогда не говорил мне, что сражался с Хобом. А потом… Мне тогда было всего одиннадцать лет… Все и началось. Люди умирали даже южнее, но я никогда не думал, что Хоб посетит нашу ферму. Этот ужас продолжался все лето и раннюю осень. Он приходил каждую неделю, всегда после наступления темноты, и мама спускалась с холма, переходила вброд ручей и встречалась с ним в лесу. Она ничего не могла поделать, я знаю – он контролировал ее разум. Сперва родители таились от меня и пытались сделать вид, что все в порядке, но вскоре я увидел, как мать покидает дом одна поздно ночью, и догадался, что происходит. А потом я услышал разговор родителей, в котором снова и снова повторялось имя Хоба. Мама плакала. Отец кричал. Это было невыносимо. Я понятия не имел, почему Хоб выбрал именно нас, понятия не имел, кем на самом деле был мой отец. Я умолял его сделать что-нибудь – что угодно! Но он даже не попытался. Вместо этого он в отчаянии колотил кулаками по стенам, разбивая руки в кровь. Он говорил, что ничего не может поделать, иначе Хоб нас убьет. Поэтому, каким бы он ни был на арене, после он изменился. Вы говорите о моем отце как о герое, но я видел другую его сторону: он был трусом, который позволил маме умереть. После каждого возвращения она становилась еще бледнее и слабее – Хоб высасывал из нее все больше крови. А потом, однажды ночью, она вообще не вернулась. Сразу после рассвета я вслед за отцом спустился с холма: ее туфли все еще валялись на нашем берегу ручья, а тело лежало в лесу.