— Кем она была? — с благоговением прошептал Чарли, снова переходя из комнаты в комнату и окидывая взглядом лепные украшения на потолке и позолоченные резные карнизы. Все было сделано с большим вкусом и так умело, что позолота нигде не облупилась, а дерево не растрескалось. Стоя в спальне Сары Фергюссон, Чарли пытался представить себе, была ли она молодой или старой, ослепительно-красивой или просто обаятельной. Что в ней было такого, что заставило французского дворянина выстроить для нее это маленькое чудо? Чем она так пленила его?

Пока Чарли знал только то, что Франсуа де Пеллерен был графом, а Сара — графиней, но это мало что объясняло. А точнее — не объясняло почти ничего. Только красота, умиротворенный покой и настроение безмятежного счастья, которое навевали эти стены, могли помочь ему кое о чем догадаться. Чарли чувствовал, что Сара и Франсуа были живыми людьми, со своими страстями, со своими желаниями, со своим прошлым, и неожиданно ему захотелось узнать о них как можно больше. Но Глэдис, как ни странно, была очень осторожна и отчего-то вовсе не спешила рассказать ему все, что она знала об этой паре.

— Сара Фергюссон была очень красивой женщиной, — сдержанно ответила она, когда Чарли засыпал ее торопливыми вопросами. — Так, во всяком случае, я слышала. Я видела только один ее портрет — в одной старой книге, которая находится в библиотеке местного Исторического общества в Шелбурне. Вообще говоря, в наших краях мало кто не слыхал о ней. Когда Сара приехала в Америку, она купила под Дирфилдом участок земли и стала вести фермерское хозяйство, которое, впрочем, едва ли обеспечивало продуктами даже ее самое… Как бы там ни было, такой поступок не мог не всколыхнуть местное общество, ведь, что ни говори, а она была настоящей аристократкой. Ну а потом появился Франсуа… Они долго жили вдвоем в маленьком домике на другом конце поляны, жили, пока не поженились, — по тем временам это было совершенно неслыханным делом! Ну а потом Франсуа построил для нее новый дом — шале, как ты его называешь…

Услышав эти слова, Чарли невольно улыбнулся. Ему очень хотелось увидеть портрет, о котором упомянула Глэдис. Чарли не исключал также, что если он хорошенько пороется в архивах местного Исторического общества, то сможет найти и другие упоминания о странной чете… Может быть, ему даже повезет, и он найдет еще одно изображение таинственной Сары Фергюссон. Конечно, фотографию тогда еще не изобрели, зато искусство гравюры было распространено гораздо шире, чем теперь. Да и французский граф тоже не давал ему покоя, и про себя Чарли решил, что, как только они вернутся в Шелбурн-Фоллс, он отправится в Историческое общество и попытается получить доступ к старым архивам.

— А что было с ними потом? — с интересом спросил он. — Они вернулись в Европу или остались здесь?

— Франсуа умер, а Сара еще долго жила в этом доме. Она никуда не уехала, и, насколько мне известно, здесь же она и скончалась… — Глэдис знала, что Сара Фергюссон даже похоронена была совсем недалеко, на маленькой лесной поляне, в пяти минутах неторопливой ходьбы, но Чарли она об этом не сказала. Пока не сказала.

— Примерно в полумиле отсюда есть водопад, — промолвила она после небольшой паузы. — Индейцы считали его священным. Пока Франсуа был жив, они с Сарой ходили к нему чуть ли не каждый день, а после его смерти Сара продолжала ходить туда одна. Ей ничто не угрожало — местные индейцы очень уважали Франсуа. Они даже приняли его в свое племя — ведь он был женат на дочери одного ирокезского вождя.

Чарли недоуменно посмотрел на Глэдис, количество вопросов не уменьшалось.

— Но как они — я имею в виду Сару и Франсуа — оказались вместе, если оба были связаны браком с другими людьми? — смущаясь, спросил он, но Глэдис не знала подробностей и не сумела ему ответить.

— Я думаю, что они просто очень любили друг друга, — сказала она с легкой печалью. — Насколько я знаю, они прожили вместе очень недолго — Франсуа был старше Сары, да и умер он не по возрасту рано. Но нет никаких сомнений, что эти двое любили друг друга со всей страстью и нежностью, на которые только способен человек. И они оба были необычными людьми.

Глэдис слегка замялась, как будто что-то смущало ее, но Чарли вопросительно смотрел на нее, и она продолжила:

— Дело в том, что Джимми один раз видел Сару. Во всяком случае, он так утверждает, хотя мне порой кажется, что в детстве я слишком много рассказывала ему о Саре и Франсуа и, возможно, подсознательно внушила ему что-то.

Ну что ж, даже если с сыном миссис Палмер случилась галлюцинация, то Чарли был совсем не прочь пережить то же, что и он. В атмосфере дома действительно было что-то особенное, так что казалось — стоит закрыть глаза, и услышишь в соседней комнате голоса людей, которые когда-то здесь жили, да и ощущение того, что одна из дверей вот-вот отворится и навстречу ему выйдет таинственная хозяйка шале, не оставляло Чарли с той самой минуты, когда он переступил порог дома.

— Я еще никогда не видел такого красивого дома, — признался Чарли и, не в силах противиться искушению, снова стал обходить одну за другой все комнаты. — Несмотря ни на что, он дышит и живет, и в том, что произошло с Джимми, нет ничего удивительного. Я тоже чувствую себя так, словно в соседней комнате меня ждет гостеприимный и добрый хозяин. Должно быть, люди, которые тут жили, — начиная с этой женщины, Фергюссон, — оставили здесь свою добрую психическую энергию. Конечно, я не экстрасенс, а всего лишь архитектор, однако мне известно, что все архитектурные сооружения — в частности, дворцы, особняки, палаты, которые нынче нас так восхищают, — несут на себе отпечаток характеров тех людей, которые там когда-то жили. И в этом заключена для нас значительная часть их очарования. Ведь, как гласит известное высказывание, роскошный дворец становится произведением искусства только после того, как слуги намусорят в углах.

— Я рада, что тебе здесь нравится, Чарльз, — сказала Глэдис, когда они спустились в холл первого этажа и Чарли, не переставая оглядываться по сторонам, уселся прямо на ступеньках лестницы. — Этот дом много для меня значит.

Он действительно очень много для нее значил, и Глэдис осталась верна своей привязанности, хотя даже собственный муж не понимал ее до конца, а сын постоянно высмеивал. В этом доме было что-то особенное — что-то, что невозможно было объяснить словами. И как ни хотелось Глэдис поделиться с кем-то своими ощущениями, это было невозможно, если только другой человек не чувствовал того же, что и она. Чарли был первым человеком, который оказался в состоянии ощутить всю необычность и красоту дома в целом. Возможно, он даже улавливал нечто сверх того, потому что он был талантливым архитектором, всю жизнь имевшим дело с планировкой и строительством домов. Глэдис, во всяком случае, полагала, что Чарли есть с чем сравнивать, и не сомневалась, что сравнение — в пользу ее дома. Ей не терпелось спросить его об этом, но она видела, что он настолько глубоко взволнован, что едва ли способен произнести хоть слово. Лицо у него, во всяком случае, сделалось такое, словно его душа, обретя, наконец, долгожданный покой и избавившись от тревог, беззвучно говорила с душами тех, кто когда-то жил в этом доме.