В статье — собственно, это была не статья, а коротенькаязаметка, — писали, что в Великобритании наблюдается беспрецедентный наплывподделок произведений российской живописи. «По словам Уильяма Ричардса, главыотдела Скотланд-Ярда по раскрытию преступлений в области искусства иантиквариата, преступники работают на рынок, рекордные масштабы которогоопределяются российскими коллекционерами-миллиардерами… Только в прошлом годуторги на аукционах Sotheby's и Christie's принесли более 320 миллионов долларовпо сравнению с 16-ю миллионами всего 7 лет назад. Некоторые подделки выполненынастолько качественно, что распознать их можно только с помощью научногоанализа. Для противодействия проблеме подделок Уильям Ричардс создалорганизацию Art Management Group. Среди ведущих специалистов этой группы —ученый Оксфордского университета Бернард Грин. Проводимый им намикроскопическом уровне анализ может показать, была ли поставлена подписьзначительно позже создания картины ХIХ века — в таком случае, она нанесенаповерх кракелюра, — трещин, сформированных по мере старения картины; ибыли ли использованы краски, которых при жизни художника еще не существовало.„Это своего рода гонка вооружений, — заявил Уильям Ричардc. — В светевсе большего мастерства подделывателей мы тоже должны становиться все болеепродвинутыми“».

Становитесь, братцы, становитесь. Давно пора вам хотя бычему-нибудь научиться. Но неужели вы полагаете, что я стану наносить подписьповерх кракелюра, а не размягчу предварительно старый красочный слойкомпрессом, например, с димексидом? Для того чтобы симпатичному парню Уильямуудалось схватить меня за яйца? Или вы думаете, что на факультете естественныхнаук Стокгольмского университета меня учили химии хуже, чем того же милейшего БернардаГрина — в Оксфорде?

Он закрыл и отодвинул газету. Снаружи опять зарядил дождь…Дружная пляска в динамиках сменилась еще более зажигательной, в серединекоторой какой-то виртуоз-байлаор[16] вытворял каблуками,стопами и носками туфель такую симфоническую канонаду, что после этого сапатеадо[17] грянули нескончаемые овации невидимых слушателей.

За те минут сорок, что он здесь сидел, несколько стаекмолодняка успели огомонить и расцветить молодым щебетом комнату, за одним изстоликов затеяли даже громогласный спор, кто-то выиграл, побежденнаяотказывалась платить проигрыш поцелуем… Наконец убрались, слава богу. Делатьбыло абсолютно нечего, вернее, сегодняшний день оставлял две возможности:вернуться на конференцию (заодно и покормят) или плюнуть на все и пойтидопивать вторую бутылку в уютный номер. Он склонялся ко второму варианту, хотяв кулуарах конференции надо было бы еще кое с кем потолковать…

Когда, расплатившись, он поднялся, выяснилось, что в первуюочередь следует навестить здешний cepвисиос[18] — на предметдетального ознакомления с тамошним дизайном.

Он молча, сквозь музыку изменчивого дробота фламенкоизобразил руками нечто танцевальное в районе ширинки, хозяин улыбнулся в своизалихватские усы и кивнул через плечо в сторону коридора.

Тот вел в небольшой закуток с двумя дверьми: полупрозрачнойкухонной — прямо, и дверью в туалет — направо. Приветствую вас, блаженный дон Servicios!

Ну что ж, и здесь уютно и толково, и все на месте. Даже имузыку сюда транслируют.

Что может быть на свете милосерднее и благочестивее удобногои благоуханного туалета — для человека, выросшего в миазмах винницкогодворового нужника?

Да, пожалуй, так: вернуться в отель, вылакать оставшуюсябутылку и опуститься на дно роскошной крупномасштабной кровати в полномодиночестве…

На мгновение умолкли топот и хлопки фламенко и зазвучаллетящий, плачущий голос Исабель Пантохи. «Buenos dias tristeza», — пелаона, — «Здравствуй, грусть! Скажи, знаешь ли ты счастливых людей? Тогдаповедай мне, как их зовут, расскажи мне о них… Только не говори о любви…»

Ему нравилась эта песня. Дома, в Иерусалиме, он часто ставилв машине диск с песнями Пантохи, они не надоедали. У нее был голос обожженнойжизнью женщины: ее мужа, известного тореадора Пакирри, через год после свадьбыубил на арене бык.

Выйдя из туалета в коридор, он сделал непроизвольный шагназад, при этом ударившись спиной о дверь, еще не полностью закрывшуюся. Встенной неглубокой нише он увидел то, чего не мог видеть, устремляясь в сервисиос.Там висела картина.

Подумав, что обознался в полутьме, он шагнул к ней, протянулруку и ладонью заскользил по холсту. Нет, не обознался! Есть еще порох впороховницах… Ладонь опять потянулась к картине, пальцы жадно вибрировали: такумирающий от жажды тянется губами к лужице воды на дне иссохшего ручья.

Да — старая, очень старая картина: обвисший холст, местамиутраченный красочный слой и… черт, свету мне, свету!!!

«Здравствуй, грусть! Скажи, думает ли кто-нибудь обо мне?Тогда поведай мне о нем. Только не говори о любви…»

Только не сходи с ума, дон Саккариас. Что это? Какой-тосвятой, монах, каноник? Совершенно эль-грековский пошиб, вполне по теме, таксказать, нашей конференции: бескровное удлиненное лицо, черная сутана… посох влевой руке… правая протянута к зрителю типичным жестом с картин толедскогомастера — полураскрытой ладонью. В мастерской Эль Греко такие изготовлялисьдесятками, он же был великий халтурщик, наш славный византийский грекДоминикос. Заказчикам демонстрировали сотни маленьких образцов — выбирай,генацвале, на что ляжет глаз. Может ли быть, чтобы…

Стоп!

Он вернулся в туалет, ополоснул водой из холодного кранагорящее лицо, постоял перед зеркалом, внимательно вглядываясь в трепетаниекрыльев носа… Ну, с богом!

Выйдя в зальчик, направился к выходу, приветливо махнуврукой усачу на прощание, но в дверях остановился. Покачал головой, глядя, какдождь лупит по крупной, тесно притертой одна к другой бурой гальке мостовой.

— Нет! — проговорил вслух сокрушенно. —Видно, не пора мне вас покинуть. Еще чашечку вашего отличного кофе, а?

В ответ из динамиков грянуло виртуозное гитарное вступление:радостно распахнутая алегриа…

— И правильно! — отозвался толстяк. — Кудабежать в такой дождь…

Далее беседа потекла оживленней, словно поспевая за ритмомпесни и танца.

— Да, кофе у нас самолучший. Я вообще люблю, чтоб всебыло, как надо. Не терплю халтуры.

— Позвольте сделать комплимент и вашему вкусу, —широкая дуга простертой рукой, как бы обнимающей комнату. — Или выприглашали дизайнера?

— Что вы, сеньор, я все придумал сам, ну и моя женаПепи, конечно, тоже постаралась. Она ужасно любит, знаете, разные меркадильо[19], где можно выкопать в корзинах всякую ветхую одежонку вродеэтой. — Симметрично широкий полукруг рукою вдоль стен. — Это онапридумала, и всякий понимающий, кто к нам заходит, отмечает, что…