– Пожалуйста, Риша, не терзай ты меня. Скажи ему, мы с Аней сначала едем к маме в поликлинику, а потом в планетарий. И если он хочет…

– Хочет, – строго сказала Регина. – Он распределит роли и приедет в планетарий. Жди.

– Я не хочу, чтобы режиссёра играл Гурич, он такой…

Регина засмеялась.

– Режиссёра, Лиза, Гоги сыграет сам. А Гурич – типичный Директор.

– Но Гоги же не артист.

– Был когда-то. Считает – не состоялся, этот комплекс все эти годы живёт. Но Гоги захочет и себе, и тебе доказать… всё-таки не зря столько лет лучший режиссёр страны! И столько больших актёров открыл, увидишь: с этой ролью справится! Ну, бегите скорее.

Увидев Аню, мама порывисто обняла её и обеими руками, как недавно Регина – Лизу, крепко прижала к себе. А когда отпустила, сказала:

– Я твоя бабушка. Ты скоро будешь здорова.

…Мама с гинекологом сыпали латинскими словами, и выражение маминого лица было такое, какое застыло, когда её отцу поставили диагноз «рак».

– Мама, я надеюсь… – всполошилась Лиза.

– Не волнуйся, доченька, не самое… поправим. Процедуры нужны. И небольшая операция… зашить срочно, чтобы не было последствий. Можно амбулаторно, дадим анестезию. Не бойся, Аня, больно не будет.

– Я не боюсь, – Аня переводит взгляд с одной на другую. – Я теперь ничего не боюсь. – И столько страсти прозвучало в её голосе, что Лиза вздрогнула от страха ответственности за девочку.

Когда они подошли к планетарию, Гоги уже стоял у входа. Мальчишка с цветами – в распахнутой дублёнке.

Мороз давно отпустил город, а всё по-зимнему ветрено, а у Гоги – грудь нараспашку.

Робкими, заплетающимися шагами, виноватой школьницей подходила к нему Лиза. Ощущение глубокого неравенства: он – такой писатель, он – такой режиссёр… он – мудрец, легко решивший в своей пьесе вопрос смерти и жизни, подаривший Раневской бессмертие, а она – козявка, а она – девчонка из Щукинского, возомнившая себя большой актрисой и посмевшая выставить ему счёт за свои раздутые обиды. Сейчас она задрала голову к великану и ни жива ни мертва смотрела в его мальчишеское лицо.

– Девочки, это вам! – Он протянул розы ей, гвоздике Ане. – После планетария пойдём обедать.

– Плачу я! – кинулась Лиза в разговор – хоть как-то отблагодарить Гоги! – Вы же знаете, Алесь прислал много денег.

– Вот и держи их крепко, Лиза. Тебе детей кормить, одежду им, игрушки, учебники покупать. На пособие не рассчитывай, Петя говорит – копейки. Обедать приглашаю вас я.

– Каких «детей»?! – удивилась Аня.

Гоги не ответил, продолжал:

– Есть чудесное заведение, называется «Ёлки-палки», дёшево и вкусно и разнообразно. А после обеда поедем к Петру. Он нашёл тебе курсы и, кажется, договорился о доме.

В планетарии прохладно, как всегда под ночным небом. Мужской голос перемещает их со звезды на звезду, с созвездия на созвездие.

– Сириус – самая яркая звезда в южном полушарии, так что видна невооружённым взглядом с земли. Она удалена на 8,6 световых лет от Солнечной системы. Относится к созвездию Большого пса. В 1846 году Бессель установил, что Сириус представляет собой двойную звезду. Обе звезды Сириус находятся в непрерывном движении, вращаются вокруг друг друга, точнее движутся навстречу друг друга по лукообразной дуге…

Лиза ощутила себя бесплотной. Она лишь душа, без тела, не нуждается ни в воздухе, ни в пище, распластавшись, несётся по небу от звезды к звезде. Она в пространстве одна. Ни родителей, ни Гоги, ни Алеся. Её знобит, несмотря на то, что она бесплотна.

Не в силах справиться со страхом, вскакивает с места и несётся прочь: скорее выбраться из пустоты, из озноба!

– Что с тобой, Лиза?

Как за спасательный круг, Лиза хватается за горячую Гогину руку. Но всё равно не может справиться с рваным дыханием, выплёскивает свои ощущения:

– Не хочу жить вечно, не хочу холодного неба и отражённого света. Не хочу сюда со звезды, хочу здесь… только не одной… – Изо всех сил она сжимает Гогину руку.

– Чего же ты так испугалась? Я с тобой. Там же две звезды. Разве ты одна? Прости, Лиза, я думал…

– Что мы с Сириуса, что мы в одном созвездии… – лепечет она, – да, да… может быть… но там так пусто, так холодно. Простите за истерику, сама не понимаю, что со мной случилось. Я совсем не я. Простите меня. Вы такой большой…

– Мама, я понимаю. Одной нельзя. Мама, ты потерпи, ты сейчас согреешься. – Аня принялась растирать её спину, и руки у Ани оказались очень сильными – Лиза чувствовала их через пальто.

– Гоги, простите, я забыла на скамье цветы, – испугалась она. – Пожалуйста, я очень хочу ваши цветы, они… Простите, что не хотела идти в театр. Спасибо за пьесу. Вы мне вернули жизнь.

– Это я заметил, – буркнул растерянно Гоги.

– Я снова живу, – другими словами робко пыталась растолковать ему Лиза. – Благодаря вам начала жить. Просто это потрясение… и поэтому я стала совсем слабая… и поэтому боюсь одна.

Гоги ушёл за цветами. Она продолжала дрожать. Но вот тепло из рук девочки потекло в неё, медленно принялось наполнять клетки и сосуды, и вскоре дрожь прекратилась, а она отчаянно захотела спать. Но Аня всё не отпускала её и держала крепко, как давеча Регина, и как мама держала Аню.

Не надо вечности. Пусть будет обыкновенная жизнь, когда ощущаешь тепло, идущее от тех, кто нужен.

«Ёлки-палки» – это прежде всего горячий чай с мёдом и горячая форель, и сырный салат, и клюквенный морс, и кусок торта. «Ёлки-палки» – это Анины ошарашенные глаза, какие были у неё в театре и в «Шоколаднице», и Анина осторожная жадность: она пробовала всё понемногу, а торт доела до крошки и облизала блюдце.

– Ореховый, – сказал Гоги. – Ещё хочешь?

Аня замотала головой – «нет», «сыта», а глаза всё ещё оставались жадными. Тогда Гоги заказал ей два куска этого торта с собой. И, когда принесли коробку с ними, Аня схватила её в руки, хотя не были ещё допиты морс и чай.

Смотреть, как Аня и Гоги едят, как они взглядывают друг на друга и на неё, ощущать свою согревшуюся и насыщающуюся плоть и в себе держать, чувствовать раскалённую Гогиным голосом живую Раневскую, в Гогиной пьесе живущую полную жизнь со всеми её ролями, зверушками и афоризмами… какая же она богачка! И не нужны никакие слова, потому что и Аня, и Гоги знают, что с ней. По-собачьи заглядывать Гоги в глаза… Спасибо, Гоги, спасибо!

– Знаете, девочки, я никогда не был в «Ёлках-палках», а теперь буду только здесь обедать. В студентах ходил нищий, не до ресторанов, рано семья – каждая копейка на счету. Можно сказать, Аня, я тоже первый раз приобщаюсь.

– Расскажите о своей жизни, – робко просит Аня. – Я совсем не знаю, как нормальные люди живут. – В ней та же жадность к каждому его слову, как и к торту, и так же вспыхивают золотистые крошки в её голубых глазах. Никогда ни у кого не видела Лиза таких глаз.