И теперь Лариса стоит, прижав руки к груди: и для неё идёт сегодня первый урок: вот как надо играть эту главную роль! Без томного голоса, без жеманства. И глаза закатывать не надо. Тихий голос… и ток, подключённый к каждому из присутствующих!

Напряжение растёт.

Вот Директор опять, вопреки воле Режиссёра, возвращает героиню в эпизодическую роль.

После сыгранных ролей актриса острит так, что всем становится легко и весело.

Неожиданностью – обрыв остроты и тихий голос: «Всё. Кончено. Не хочу в небытие».

С первых реплик пьесы – ветер внутри, как в миг гибели сына. И их с Алесем радуга. Они с Алесем причастны к радуге и звенящему освобождением от туч небу. Она сейчас Раневская, в ней живёт сразу много людей, и всех она может высвободить для жизни.

Да, имя героини Гогиной пьесы не Фаина Раневская. Но кто из сидящих в этой пульсирующей комнате не понимает, о ком идёт речь. И Гогина любовь к ней, Лизе, открывается всем – через маленькие эпизоды, в которых она играет старуху и продавщицу.

К ней больше не оборачиваются, на неё не смотрят, и даже зависти – чувства в театре естественного и привычного – она не ощущает, она ощущает общий пульс слившихся воедино творческих личностей, потрясённых рождением истинного произведения искусства и исповедью Режиссёра перед всеми ними.

И, когда Гоги снова хриплым голосом произносит последнюю фразу своей пьесы: «Спасибо тебе, я очень счастливая. И прости: я никогда не смогу полюбить тебя», – тишина продолжает стучать общим пульсом. Пульс, бешеный, оглушает: если бы их Гоги был режиссёром Раневской, Раневская не ушла бы до срока!

Это её пульс стучит: «Спасибо, Гоги, я очень счастливая!»

Спасибо, Гоги.

Для неё написана эта пьеса. О ней. Гоги – не обычный режиссёр, он не захотел, чтобы она, как Раневская, осталась невостребованной.

Спасибо, Гоги.

– Я хочу сыграть в вашей пьесе комика, которого любит Алина. Можно? – Голос Анатолия перекрикивает стук пульса в тишине.

В первый раз за десятилетие Анатолий обращается к Гоги с просьбой. И Гоги спешит согласиться:

– Конечно, только вы, Анатолий, и сыграете его! Можно расценить ваши слова так, что вы приняли пьесу?

Гоги очень бледен, хотя полтора часа подряд играл за всех своих героев и должен был бы разгорячиться возбуждением, а его словно лихорадка изнурила. Глаза очищенные: только что он исповедовался – не перед священником – перед своими людьми, с которыми работает больше десяти лет, и, наконец, освободился от всех своих комплексов и тайн: вот кто самая большая актриса современности, и это вина режиссёров, они изгнали Раневскую из жизни потому, что оказались мельче её, оказались слепыми.

– Мама, я очень хочу в туалет! – зашептала ей в ухо Аня.

И Лиза вскочила, как девочка, звонко, в тишину, крикнула: «Мы сейчас» и потянула Аню к выходу.

Спасибо, Гоги, сегодня я начинаю жить!

Она не крикнула этих слов. Но, когда за ней и Аней захлопнулась дверь репетиционного зала, тишина за спиной рухнула – снова «осиянно только Слово среди земных тревог…»[8].

1

Ресторан восходил из замёрзшей воды.

На фасаде – много моря и голубого неба, корабли с алыми и белыми парусами, девушки в купальниках, у входа – высокие вазоны с искусственными цветами.

Внутри цветы из южных стран – высокие пальмы и магнолии. Официантки легко одеты – в жарком лете они бегают перед клиентами.

– Разве думала я, гадала в свои шестнадцать и уж тем более на зоне, что стану завсегдатаем таких роскошных заведений? – Варвара почему-то покраснела, говоря это. – Идём скорее! Коляш наверняка ждёт уже.

– А вы часто встречаетесь? – спросил Алесь.

– Требует.

– Что значит – «требует»?

Она пожала плечами.

Вошли в зал, и сразу к ним кинулся он.

«Он» – это два метра улыбки, робости и радости. Распахнут пиджак с расслабленным галстуком. Сгорбатился перед Варварой, сграбастал её и приподнял к своему лицу.

Никаких слов не надо: этот здоровый мужик «требует» Варвару – чтобы устроить себе праздник.

Алесь неловко топчется рядом, не зная, что делать.

Интересно, Аполлон знаком с этим роскошным созданием Природы?

– Ну, баста, Коляш, мы ж не одни!

Бережно ставит «Коляш» Варвару на землю, поворачивается к Алесю.

– Спасибо за Варежку. Мозги расплавились, кому доверить могу её.

– Ну и что мы стоим в проходе? – запела полуобнажённая официантка. – Николай Николаевич, жульены готовы, и шашлык на подходе.

Теперь понятно, почему Варвара называет своего любовника – Аполлон.

Стол заставлен до сантиметра. Поросёнок, красная, белая рыба, большие миски с чёрной и красной икрой, маринованные грибы, огурцы, маслины… – чего только ни красуется тут!

Папашка любит пустить пыль в глаза, но Николай Николаевич переплюнул его на двести процентов.

– Алесь Леонидович, за вас… вечный слуга ваш.

– Коньяк не пью. И ещё работать сегодня, сейчас только середина дня.

– Не то плеснул? Прости дурака. Исправлюсь. Скажи, что пьёшь! А работа отменяется, сегодня вы свободны. Считай, наша встреча – твоя работа сегодня. Я о тебе навёл справки, Алесь Леонидович, уж простите осторожного бандита. Хрустальный ты у нас. И в школе, и в вузе ни в каких тёмных акциях не замечен. В твоём НИИ особенно тебя нахваливали: идеи сыплешь густым дождём.

Алесь легко принял путаницу из «ты» и «вы». Ему тоже хотелось сказать Николаю «ты», но он не решался.

– Если вы обо мне так хорошо осведомлены, может, о себе подарите информацию: почему называетесь «фраер», за что в места отдалённые угодили, почему не женились на Варваре Родриговне, если сознание теряете при виде неё?

Николай Николаевич захохотал.

– Ты ещё над собой планку поднял! Уж какие слова про тебя Варежка собрала в кучу, сроду от неё столько восклицательных знаков не получал, а в действительности глядишься ещё значительнее. Ни черта не боишься – раз. Ядро видишь прежде оболочки – два. А главное: достоинство своё блюдёшь – три. Давай так. Сперва мы с тобой пожрём, я сегодня без завтрака из дома выкатился, а потом всё как на духу вывалю, уж очень ты мне к душе подошёл.

– Вы мне тоже! – улыбнулся Алесь.

Вася-Аня, лезущая в петлю, Херувим, истязавший плоть своей дочери и уничтожавший её личность, Лиза, сейчас откармливающая Аню, и весь сегодняшний жёсткий, опасный, странный день исчезли. «Бандитом» назвался мужик. А на самом деле совсем свой, впервые в жизни к душе припал. Это Херувим – бандит.