– Ну, значит, взаимная любовь закрутилась между нами! – засмеялся Николай Николаевич и буквально накинулся на еду.

Он так заразительно, так жадно, так вкусно ел и поросёнка, и жульены, и шашлык, что Алесь невольно подпал под этот пир живота: тоже принялся уплетать всё подряд.

А Варвара сидела грустная, ела немного, лишь переводила взгляд с одного на другого.

Совсем непонятно, как она, напоённая любовью Николая Николаевича, могла лечь в койку с Аполлоном, грубым, безграмотным животным?

Лишь сейчас осознал смысл её сегодняшних слов – «рвёт меня от него».

Ещё бы не рвало!

Официантка суетилась перед Николаем Николаевичем, в глаза заглядывала, пододвигала ему блюда, словно все их она сама и приготовила и необходимо ей угостить от души этого доброго, радостного человека.

А когда тот отвалил от стола, она расстроилась: «Может, ещё чего, Николай Николаевич? Может, остренького?!»

– И остренькое, Ирочка, и солёненькое – всё поимел, а теперь создай нам, пожалуйста, условия для интимного разговора. Для него годится горячий кофе, а моей Варежке – её любимое пирожное.

– А вам, Николай Николаевич, а вашему гостю пирожные не нужны?

– Спроси, Ирочка, гостя сама, хочет ли он кофе, пирожных и мороженых?

История, которую рассказал Николай Николаевич, не походила ни на что ординарное.

Он родился в семье профессоров, с четырёх лет читал книги, изучал языки и науки. А в пятнадцать «дёрнул», по его выражению, из семьи. Родителей своих он ненавидел.

– Ханжи они у меня, понимаешь?

Алесь понимает.

– Лгут на каждом шагу, понимаешь? Кроме себя, никого на свете не видят. И меня в упор не видели: о чём думаю, чего хочу. Бунтарь я по натуре. С тем, что не по мне, рву. И попал я в блатной мир, Алесь. Огляделся, за три месяца усвоил все детали и механизмы, как они крутятся вокруг оси! Понял: экзотика. Ось – босс Кузя, пару раз отсидевший и пропитанный законами зоны. Вброд шёл по жизни, всё нипочём. Ему лишь бы навару побольше – очень любил широко кутнуть: пожрать, отдохнуть, раскрутить девочек. И любил, чтобы беспрекословно ему подчинялись. Чуть что, пристреливал без разговору. Время, сам знаешь, какое тогда было: пропал человек, тем более урка, и пропал: никто ни искать, ни плакать не станет. Пачками тогда пропадали. И вот вызвал босс Кузя меня для беседы с глазу на глаз. Сказал, что пригляделся ко мне и не нравится ему моя независимость, должен я быть как все. Ну тут я и выступил: «Навар будешь иметь, босс Кузя, но делаю, что хочу, поперёк слово скажешь, уйду, останешься без навара. Смерти не боюсь. Читай свою выгоду». И он спорить не стал – я в свои пятнадцать уже был в таком виде, как сейчас, а он – щуплый. Бить бы его я не стал, конечно, слабых не бью, но ушёл бы как пить дать. Тут же предложил мне за дополнительную плату койку в своей «берлоге», как называл двухкомнатную квартиру. Признал. Приклеил мне прозвище «фраер» – за то, что свобода для меня прежде всего. И стал я делать свои дела.

История Николая напоминает историю Деточкина, только он не машины угонял, а обчищал квартиры «новых русских». Расплачивался с боссом Кузей, откладывал на жратву и тряпки, остальное возил в детские дома. Всё шло таким путём, пока не появилась Варвара.

Судьба Варвары совсем другая. Отца в глаза не видела, а мать пила, водила мужиков. Один из них захотел изнасиловать её, четырнадцатилетнюю, прямо при матери, пьяной вдрызг, избил, когда начала сопротивляться. Она и схватила в руки молоток. Кинулась к дверям. Мужик было сунулся перехватить её, да она его по плечу и саданула что было силы.

– И надо же, выскочив из дома, моя Варежка угодила прямо в руки босса Кузи – тот валкой походкой шёл из бани. Баню Кузя любил страстно. И молоденьких девочек любил. Так прямо с молотком и подхватил Варежку под белы руки. «Тебя спасать надо, красавица?» – заворковал своим баритоном. Она доверчиво отправилась прямо в его квартиру. А тут я. Увидел и рассудок потерял, пьяный стал. Волосы – волнами, и личность в глазах прописана. Босс Кузя прочь меня гонит, Варежку с молотком за руку к своей тахте волочёт – его добыча, а тут я: «Не тронь!» И началась наша с ней… захлебнулись оба. И длилось это… пока Варежка не забеременела.

Николай Николаевич поперхнулся и замолчал.

Варвара положила свою руку на его, жалобно попросила:

– Ну всё, Коляш. Ну хватит.

Николай Николаевич залпом опрокинул в себя коньяк.

О том, что было дальше, рассказала Варвара. Николай Николаевич привёл её к своим родителям. Сказал – «жена».

А какая жена в шестнадцать?! И почему должны принять? Где болтался столько лет?

– Ну, ясное дело, родители вошли в штопор. «Где взял, туда и веди. Привыкли жить каждый в своей комнате. Зачем приключения на голову с детскими воплями и гулянками в “двушке”?!»

Варвара вздохнула.

– Я готова была быть доброй дочерью. Да я бы обоим ноги мыла! Так и сказала им. А они даже поесть нам не предложили. Ну, сняли мы комнату. А куда деться? Ни образования, ни угла, ни бабок. Ой, учитель, денег! Начала я вместе с Коляшем на нашу будущую жизнь зарабатывать, чтобы ребёнку условия были.

Варвара замолчала.

Алесь сам досказал за неё: попались они, посадили их, а Варвара сделала аборт.

2

В туалете Лиза с Аней встретили Регину.

Та уже довершала свою боевую раскраску. Увидев их, застыла с кистью для наложения теней и лишь переводила взгляд с одной на другую.

– Тётя Риша! – кинулась к ней Аня. – Я в театре побывала! Никогда ничего такого не слышала. Он не давал мне книжек читать, смотреть телевизор. У меня всегда от впечатлений начинается медвежья болезнь. Так нянечка в детском доме называла, когда в уборную посреди чего-нибудь бежишь! – И Аня кинулась в кабинку.

А Лиза уткнулась в сладко пахнущую утреннюю Регину. Хотела сказать: «Спасибо, что заставила слушать пьесу, что пьеса такая…» «Яркая», «гениальная» – слова ходульные. Пьеса – о жизни и смерти.

Регина положила кисточку и обеими руками крепко прижала Лизу к себе. И без слов понимала Регина: пьеса – о ней, Лизе, для Лизы, о Гогиной любви, и главный герой пьесы – любовь. Герой пьесы – Режиссёр – болью исходит от безвременного ухода Раневской, из-за равнодушия тех, от кого зависела её актёрская судьба, и спешит спасти другую Раневскую.

Вернулась Аня, вымыла руки и теперь смотрела на них. Лиза отстранилась от Регины.

– Ты можешь, прошу тебя, сказать Гоги, что я согласна играть главную роль, а сейчас должна уйти. Мне очень стыдно, Риша. Не поверила Гоги сразу, измучила его. Не могу ему в глаза смотреть.

– Не волнуйся, катитесь. Всё объясню в наилучшем виде. Ночь не спала – Гогину пьесу читала, он перевернул меня, такого уровня нигде… – Она всхлипнула. – Он так чувствует тебя! Так написал и тебя, и себя!