Потом я слышу другой звук. Приглушенный свист, который вскоре становится громче. Я оборачиваюсь и вижу, как набитый мусорный мешок приземляется в бак размером с цистерну. Рядом расположены стальные ворота, через которые бак можно вывезти наружу и опустошить. От остальной части подвала бак отгорожен металлической сеткой.

Я не удивлена. Здесь даже лампочки укрыты этой сеткой.

Я обхожу мусорный бак стороной и вижу помощницу мистера Леонарда, которая при виде меня вздрагивает. Я вздрагиваю в ответ. Мы обе резко втягиваем в легкие воздух – звук эхом отдается от каменных стен.

– Ты меня напугала, – говорит она. – Я уж подумала, миссис Эвелин меня застукала.

– Прости, – говорю я. – Я Джулс.

Она прохладно кивает в ответ.

– Жаннетт.

– Приятно познакомиться.

Поверх своей формы медсестры Жаннетт накинула старый серый кардиган, чтобы защититься от прохлады подвала. Она прижимает руку к своей немаленькой груди, показывая, как я ее напугала. Другую руку она держит за спиной, безуспешно пытаясь спрятать зажженную сигарету.

Поняв, что я заметила сигарету, Жаннетт подносит ее ко рту и спрашивает:

– Ты из этих, временных жильцов, да? Новенькая?

Интересно, Лесли рассказала ей про меня или она догадалась по моему виду? Возможно, первое. Но, скорее всего, второе.

– Да.

– Надолго застряла? – спрашивает Жаннетт, словно мы обсуждаем тюремный срок.

– На три месяца.

– Нравится здесь?

– Да, – отвечаю я. – Тут здорово, вот только правил многовато.

Жаннетт смотрит на меня в упор. Ее волосы собраны в тугой хвост, придавая ее лицу бесстрастный вид.

– Ты же не станешь на меня стучать? В Бартоломью нельзя курить.

– Нигде?

– Нигде. – Она делает еще одну затяжку. – По приказу миссис Эвелин.

– Я никому не скажу.

– Спасибо.

Жаннетт докуривает сигарету и наклоняется, чтобы затушить ее о бетонный пол. Из кармана ее кардигана выпадает зажигалка. Я подхватываю ее, пока Жаннетт прячет окурок в жестянке из-под кофе, сливающейся с тенями в углу.

– Ты уронила, – я протягиваю зажигалку.

Жаннетт кладет зажигалку обратно в карман.

– Спасибо. Дурацкий свитер, вечно из него все падает.

– Не могли бы ты мне помочь? Я пытаюсь связаться с другим временным жильцом, Ингрид Галлагер. Она уехала прошлой ночью. Квартира 11А.

– Не знаю такую.

Жаннетт идет к лифту. Я следую за ней, на ходу доставая из кармана телефон и открывая селфи, которое мы с Ингрид сделали вчера в парке. Показываю телефон Жаннетт.

– Вот она.

Жаннетт вызывает лифт и бросает на фотографию беглый взгляд.

– Да, видела ее пару раз.

– Не говорила с ней?

– В последнее время я общаюсь только с мистером Леонардом. Почему ты ее ищешь?

– Я никак не могу с ней связаться, – говорю я. – Меня это беспокоит.

– Увы, ничем не могу помочь, – говорит Жаннетт. – Мне хватает своих проблем. Муж болен. Мистер Леонард каждую минуту хватается за сердце, будто вот-вот откинет коньки.

– Понимаю. Но, если вспомнишь что-нибудь – или узнаешь что-то об Ингрид от других жильцов, – пожалуйста, скажи мне. Я живу в 12А.

Дверь лифта открывается. Жаннетт заходит внутрь.

– Послушай, Джули…

– Джулс, – поправляю я.

– Джулс. Да. Слушай, не хочу тебе указывать. Это не мое дело. Но лучше, если ты услышишь это от меня, а не от кого-то вроде миссис Эвелин. – Жаннетт закрывает внутреннюю дверь лифта и прячет руки в карманах. – В Бартоломью лучше не лезть в чужие дела. Я не задаю лишних вопросов. И тебе не советую.

Она нажимает кнопку, и лифт увозит ее прочь.

Я следую по цепочке лампочек за красными проволочными сетками к ячейкам хранилища, расположенным по обе стороны узкого коридора. На каждой из металлических сеток-дверей указан соответствующий номер квартиры, начиная с 2А.

Эти сетки напоминают мне собачьи клетки. Тишина навевает жуть.

Но тут тишину нарушает звонок телефона. Я поспешно достаю его из кармана в надежде, что это Ингрид. Номер мне незнаком, но я все же отвечаю:

– Алло?

– Это Джулс?

Мужской голос, расслабленный и непринужденный, с характерной медлительностью, присущей любителям травки.

– Да.

– Привет, Джулс. Это Зик?

Вопросительная интонация, будто он сам не вполне уверен, кто он такой. Но я его знаю. Зик, друг Ингрид, которого я нашла в инстаграме.

– Да, Зик. Ингрид с тобой?

Я иду по коридору, поглядывая на отсеки по бокам. В большинстве из них нет ничего интересного. Сплошные ряды коробок с подписями. Посуда. Одежда. Книги.

– Со мной? – переспрашивает Зик. – Да не. Мы не так близко друг друга знаем. Познакомились на вечеринке в Бруклине пару лет назад и с тех пор встречались всего пару раз.

– Она не говорила с тобой сегодня?

– Нет. Она пропала, что ли?

– Мне просто нужно с ней связаться.

В ленивом голосе Зика начинает сквозить подозрение.

– Напомни, откуда ты ее знаешь?

– Я ее соседка, – отвечаю я. – Или, по крайней мере, была ее соседкой.

В одном из отсеков стоит двуспальная кровать с бортиками и приподнятым матрасом. На кровати лежит стопка запылившегося постельного белья.

– Что, она уже съехала из того крутого здания? – спрашивает Зик.

– Откуда ты знаешь, что она жила в Бартоломью?

– Она рассказала.

– Когда?

– Два дня назад.

Значит, в тот же день, когда Ингрид сделала фото в парке. А Зик его прокомментировал.

Коридор резко сворачивает налево. Я иду дальше, поглядывая на номера отсеков: 8А, 8В. Внутри отсека 8С стоит аппарат для гемодиализа. Я узнаю его, потому что к такому же аппарату подключали мою маму в последние недели ее жизни. Несколько раз я ездила вместе с ней, хотя терпеть не могла больницы. Характерный стерильный запах. Чересчур белые стены. Трубки, по которым, словно какой-то жуткий коктейль, текла мамина кровь.

Я иду мимо, ускоряя шаг, пока не дохожу до противоположного конца здания. Здесь кончается еще один мусоропровод. Бак, стоящий под ним, меньше по размеру и в данный момент пустует. Слева от бака – черная дверь без каких-либо опознавательных знаков.

– Что она сказала? – спрашиваю я Зика.