Ломоносова великому Леонарду Эйлеру. Сам Шумахер был явно не в состоянии оценить гений молодого русского ученого, статьи Ломоносова приводили его в смущение, а многое в тех статьях так и вовсе оставалось для него непонятным, казалось бредом. По всей видимости, он рассчитывал, что Эйлер выскажется уничижительно и тем самым положит конец притязаниям Ломоносова. Но вместо этого от швейцарского ученого пришел восторженный отзыв. Эйлер писал: «Все сии диссертации не токмо хороши, но и весьма превосходны, ибо он пишет о материях физических и химических весьма нужных, которых поныне не знали и истолковать не могли самые остроумные люди, что он учинил с таким успехом, что я совершенно уверен в справедливости его изъяснений. Желать должно, чтобы и другие академии в состоянии были произвести такие откровения, какие показал Ломоносов» [71]. Ломоносов, прочитав отзыв, послал Эйлеру ответное благодарственное письмо, ставшее началом их длительной и плодотворной переписки.

И только после этого в конце июня 1745 года «в небытность ныне в Академии президента» академическая Конференция подала доношение в Сенат о производстве Ломоносова в профессора.

Елизавета подписала указ. Вместе с Ломоносовым в профессора элоквенции, то есть ораторского искусства, красноречия, был произведен поэт Василий Тредиаковский, а натуралист Степан Крашенинникова – в адъюнкты. В конце июля в церкви апостола Андрея на Шестой линии Васильевского острова Тредиаковский и Ломоносов приняли присягу как профессора Академии наук.

Таким образом, Тредиаковский считается первым действительным членом Академии наук и художеств, русским по национальности, а Ломоносов – только вторым. Но Ломоносов стал первым русским академиком в области естествознания. По просьбе Академического собрания Сенат принял решение о назначении Ломоносову «профессорского жалования» в сумме 660 рублей в год.

Ломоносов сразу ввел новшество: он стал читать лекции на русском языке.

Друг Ломоносова Якоб Штелин записал: «…Он в 1746 году получил звание профессора химии и экспериментальной физики; совершенно перестроил академическую лабораторию и устроил ее в новейшем и лучшем виде; делал много экспериментов и открытий; какие сочинения читал он в академических собраниях; какие прекрасные речи говорил он в честь Петра Великого и императрицы Елизаветы; какие превосходные стихи писал он по временам и какие книги издавал он, как, например, Риторику, Русскую грамматику, Руководство к горному искусству и к рудокопным заводам; какие трагедии писал он первый на русском языке и что издал он в свет о древней русской истории и проч. – Все это можно подробно и обстоятельно видеть как в самих его сочинениях, изданных им в последовательном порядке, так и в протоколах академической Канцелярии и Конференции».

А между тем в стране…

А между тем в России происходили важные политические события. Елизавета Петровна подыскала племяннику невесту. Выбор императрицы пал на пятнадцатилетнюю цербстскую принцессу – Софию-Августу-Фредерику. Девушка приехала в Россию, приняла православие и новое имя – Екатерина Алексеевна. К сожалению, жениху она не понравилась. Он ей тоже, но зато Екатерине Алексеевне очень нравилась российская корона.

Несмотря на то, что отношения наследника престола Петра Федоровича с невестой были лишены теплоты, в начале осени 1745 года состоялась их свадьба. Пушечные залпы со стен Петропавловской крепости и валов Адмиралтейства возвестили жителям Петербурга об этом событии. Праздновал весь город. Жителям было предписано пошить себе новые нарядные платья и в день торжеств украсить свои дома иллюминацией – то есть выставить в окнах свечи и факелы. Елизавета Петровна очень любила эти ночные огни. Конечно, Ломоносов и его супруга не могли остаться в стороне: они тоже должны были одеться понаряднее, украсить фасад своего дома… Не исключено, что они любовались на свадебную процессию, двигавшуюся из Зимнего дворца [72]на Невском проспекте к собору, где должно было произойти венчание.

Возглавлял процессию отряд конной гвардии, за ним тянулась вереница карет с придворными. Перед каждой каретой шло семь пар ливрейных лакеев, а по сторонам дворцовые гайдуки, скороходы и пажи. Карета императрицы была запряжена восемью белыми лошадьми в золотой упряжи и с плюмажами из белых страусовых перьев. Рядом шли арапы и гайдуки, далее ехали верхом четыре камер-пажа. Вместе с императрицей в карете ехали и новобрачные.

За свадебной церемонией следовал роскошнейший пир. Оформлял залы знаменитый архитектор Растрелли, который украсил залы дворца множеством померанцевых и миртовых деревьев в кадках и вызолоченными аллегорическими фигурами, так что анфилада комнат напоминала райский сад. Скорее всего, Ломоносов был допущен во дворец и мог видеть эти приготовления, потому что он написал в поздравительной оде:

Не сад ли вижу я священный,В Эдеме вышним насажденный,Где первый узаконен брак?В чертог богиня в славе входит,Любезнейших супругов вводит,Пленяющих сердца и зрак.В одном геройской дух и силаЦветут во днях уже младых,В другой натура истощилаБогатство всех красот своих.

Конечно, как полагалось в то время, ода была наполнена самой отчаянной лестью. Такой уж был обычай. Оду написал и друг Ломоносова – Штелин, но Шумахер не выделил средств на их напечатание. И тогда Ломоносов напечатал свою оду за свой счет.

Всего торжества длились десять дней. Одним из обязательных атрибутов праздников в то время были фейерверки. Устраивали их обыкновенно на Неве, на дебаркадерах – во избежание пожара.

Моду на фейерверки завезли в Россию итальянцы. Некий Сарти изумил всех, представив множество переменных разных фигур из ракет белого огня. Взревновав к его искусству, русские мастера решили превзойти итальянца.

На воде устанавливали большие щиты. На щите в центре обязательно был вензель императрицы, выложенный фитилями. Вокруг него – еще щиты и разные плоские фигуры, аллегории, изображаемые цветными фитильными огнями и поднимаемые вверх на тонких досках, а также всевозможные обелиски и каскады. Огни бывали самой разной формы: «верховые» – летящие, «водяные» – плавающие, «низовые» – наземные ракеты, фонтаны, колеса, шутихи, свечи и многие другие фигуры.

Работа фейерверкера считалась опасной: часты были несчастные случаи. Мастера обжигались, болели, наглотавшись ядовитого дыму, состоявшего из серы, селитры и мышьяка.

Постепенно мастера научились окрашивать огонь в разные цвета. Самым трудным оказалось получить зеленое пламя, но и с этим справились, употребив «ярь венецианскую» – уксусно-кислую окись меди, разведенную в водке. Впоследствии Ломоносов сам займется окрашиванием потешных огней и добьется больших успехов.

Увы, ни пышность свадьбы, ни льстивые оды не обеспечили любви или хотя бы взаимного уважения между молодоженами. Петр Федорович мало интересовался женой, а Екатерину более всего занимала перспектива стать российской императрицей. Она окружила себя русскими горничными и старательно совершенствовала свои знания русского языка и русских обычаев. Очень много читала. По ее собственным словам, она не пропускала ни одной издававшейся русской книги. Значит, в ее библиотеке были и «Примечания к Ведомостям», где печатались статьи Ломоносова. Без всякого сомнения, умную и пытливую Екатерину интересовали его рассуждения и умозаключения.

Новый президент Академии наук

«Ночной император» – так называли Алексея Григорьевича Разумовского – фаворита, а вероятно и морганатического супруга Елизаветы.

Олекса был сыном казака Григория Розума из села Лемеши Черниговской губернии. Мать его была шинкаркой, то есть содержала