– Ну.

– Вали прямо сейчас, не заходя туда. Домой, к семье, если она есть у тебя. Тихим ходом, по этой дороге, на автобус и в город. Вали, говорю тебе.

– А чего? А что так?

– Да ничего. Я здесь всю жизнь живу. Если не свалишь прямо сейчас, потеряешь себя.

– А может, я уже себя потерял и терять больше нечего? – сказал Юра и пошагал.

Мужик еще кричал ему вслед, звал вернуться, даже оскорблял. Какие люди случаются. Из зависти, наверное. Хотя, чего ему завидовать… Просто люди разные.

И пить ведь не хочется в такой внутренней и внешней красоте! Работает, значит. Надо просто узнать, что за мазь, вернуться, сделать себе такую диету и зажить по-новому, без лишней ерунды. Раньше казалось, что жизнь тупо такая, а есть ходы, есть. Раньше казалось, что можно в стенку головой или всем телом, чтобы расползтись и сгинуть, а нет: есть, оказывается, общая странность, только где она раньше была?

Люди около дома то тряслись, то стонали, то катались по земле. Юра разглядывал их из окошка, улыбался, приговаривал себе. Наверное, им плохо, а может, хорошо.

Спустя несколько дней Василий внимательно осмотрел Юру.

– Видишь около стенки лучики? Это просто солнце заходит, а когда оно заходит, оно и в дом заглядывает. Ты смотри на них, не отвлекайся, пробуй разглядеть в них живое.

Василий усадил Юру на стул, склонился над ним, стал начитывать на ухо, напевать, шипеть. Слова как бы и понятные, и непонятные, но там было не до слов, лучики действительно зажили жизнью, и тело чувствовало воздушную легкость, движения света.

– Дам тебе песенки, будешь их напевать. Ходи, живи, как живешь, просто напевай песенки.

Когда слова прочлись, то да, стало ясно, что они непонятны. Но музыкальны, складны, несложны. Теперь, помимо мази, утренней кашки от огромного, по утрам Юра пел эти песни и вглядывался в свет. Сказка! Сказка! Скоро, видимо, пойдут волшебные яблочки, волшебные палочки, ковры-самолеты и джинны в бутылках. Что было там, что было раньше? А тупняк, тухляк. А здесь интересно, необычно.

Видимое и слышимое начало меняться. Показалось, что зрение улучшилось и слух тоже. Стали слышны шепоты. А кто шепчется? А неважно. Можно и не слушать особо, важно, что слышны. Можно прикасаться ладонью к стене и чувствовать не только ладонью, но и всей телесностью. Новое восприятие. И голова ведь не заболела ни разу, и плохо себя не почувствовал.

Василий организовал баньку, отправил туда Юру с огромным. Юра малость постремался идти в баню с огромным, но утешил себя мыслью, что все правильно. Огромный вылил ведра воды на Юру, отодрал вениками до бесчувствия, смыл все предыдущие мази. Вот теперь хорошо. Теперь готов.

Утро началось с прикосновения. Юру кто-то разбудил, пошлепал по щекам. Юра открыл глаза. Никого. Тело чувствует присутствие, слух чувствует шепот, но никого. И ясное-ясное чувство, все звуки, все слова. Огромный принес утреннюю кашку, помычал, пытаясь выразить радость и хорошие воспоминания о вчерашней баньке. Новое тело, живое, подвижное, чистое – реально ведь замечательно.

– Хочу вас поблагодарить за это все, – начал Юра, как только вошел в комнату к Василию. Девочки стояли у окна, дразнили кого-то. Юра посмотрел в окно и увидел там суету в ветках, слизь, размазанную по листьям, услышал, что там кто-то глубоко дышит. Он продолжил: – Это все удивительно, я чувствую себя по-другому. Сегодня проснулся и понял, что вылечился.

– О нет, – захохотал Василий. – Если сейчас вернешься, это с тобой продержится от силы месяц, а затем отступит, а отступление от этого болезненно, вводит в грусть. Начнешь пить – только с большей силой, и уже ничего не остановит.

Василий погладил Юру по голове, ухмыляясь, оскаливаясь.

– Еще не все. Сегодня вечером доработаем. Ты телом подготовился, а умом нет, о мире еще ничего не понял. Ну и не надо. Все можно понять, увидев своими глазами. Вечером, все вечером.

В обычной чистой комнате многоэтажного дома привычного района со стулом, диваном, столом, шкафом. Там можно находиться и неметь от ужаса. Никого больше нет, даже картин на стенах, даже зеркал, даже штор на окне. Были бы шторы, можно было бы бояться, что они вздуются, проявят живое очертание, типа там человек стоит или кто-то в рот эти шторы втянул и ртом говорит: «Бу-бу-бу». Безумие – это не когда слюножующий туда-сюда да вдоль своей слюны с закатанными глазами, а когда есть полное чувство, что через мгновение комната заполнится подвисшими, уродливыми, дышащими, и их будет не выжечь внутренним огнем. Они уже приходили, здоровались, дышали, приносили жгуты для перевязки. Рыба-филин и Дед Мороз-паровоз – твои друзья, следившие за тобой всю жизнь. Лижи свои фекалии, дрочи, хнычь, по стенке мажься, – а всем все равно, Дед Мороз-паровоз или прочий понос, и глаза не закрыть. В тишину, в угол, и там сам с собой дребезжи, харк-харк красным. С красными харчами выходит грех равнодушия. Когда-то требовалось сопереживание, а оно не получилось, придется теперь его принять, только уже вместе с бездной. На улице Фрунзе есть архив, в котором хранятся карточки с записями человеческих равнодуший. Садишься чинно на кухне, кладешь перед собой тарелку с макаронами, наклоняешься над ней и заливаешь макароны своей юшкой, идущей из носа. Красные макароны, как в кетчупе. Надо съесть, обязательно. Это твое – телесное, психическое, из архива.

Вопить в воздух можно истерично, а можно глухо. Глухо – страшнее, от глухого вопля проще задохнуться, захлебнуться тихим ревом.

Целый день Юра готовился, предвкушал. Да что бы ни случилось вечером… А что может случиться? Уже тело новое, уже ум живой, уже приятно. Юра вспоминал свою юность, молодость, сопоставлял, оценивал. Что-то не то раньше было, надо было уже давно устремиться к природному, к здоровому; и ведь дело не в мазях и диетах, а в направленности. Можно жить невнятно, а можно направленно.

Под вечер в доме. Все обычно. Василий пощурился, вгляделся в Юру, покивал, улыбнулся.

– Все будет в той комнате. Зайдешь и сядешь. Пой песенку, которую я тебе дал. Сейчас тебя еще разок омоем, а затем натрем. Ты увидишь нечто необычное – то, чего раньше не видел. В этом и будет первое и последнее испытание. Можешь сойти с ума, да, вполне. А что, дело ведь непростое. Сойдешь с ума – так не обессудь, сам не выдержал. А можешь стать намного сильнее.

– А что там будет? – испуганно спросил Юра.

– Кишащие причины. Если захочется кричать – кричи.

Во