своей тенью на поверхности воды, чтобы ее не потерять. Внезапно я почувствовала усталость и поняла, что мне пора спать, поэтому я сняла черную шубу – подумав, как странно, я и не заметила, что на мне черная шуба, – расстелила ее на земле и заснула. Когда очнулась, моя шуба исчезла, моя тень исчезла, а я стояла и смотрела на реку, которая кружилась в водовороте тьмы.

Разве не странный сон? Я спросила Тима, видел ли он сны прошлой ночью, и он сказал, что нет, только в полудреме привиделось, как он взбирался на гору в поисках орхидеи, а нашел горсть снега. Сны – любопытная штука. Говорят, сны значат гораздо больше, чем мы думаем.

Между прочим, начиная вести дневник, я обещала писать и о своем внутреннем мире. Интересно, говорила ли я что-нибудь о своем внутреннем мире? А вдруг у меня нет внутреннего мира? Я сегодня в отвратительном настроении. Получила письмо от матери из Уаймару. В письмах она повторяет одно и то же; что все хорошо, что все счастливы; это действует как заклятие отрицания, из-за которого волей-неволей понимаешь, что все не так уж хорошо и все несчастны. Иногда я задаюсь вопросом, стоит ли нам переезжать на юг. Я не знаю. Правда не знаю.

Еще сегодня и завтра, а потом наступит день небольшого светского вечера. Готовить ли все-таки кофейный бисквит, ведь мы будем пить кофе, и это может показаться нарочитым. Пока забуду об этом, пусть мысль остается в моем подсознании, а завтра решу, шоколад или кофе. Если выберу шоколад, можно использовать настоящий шоколад, простой или темный, растопленный, или какао. Тим что-то говорил о напитках, ликерах, бенедиктине или тиа мария, но я не знаю, когда их подавать, и не хочу опозориться, обнаружив свое невежество.

Не помню, упоминала ли я, что Терри и Джози не смогут прийти в субботу, у их детей ветрянка. Нам придется развлекать Бессиков самим. Какая пугающая перспектива. Я полагаюсь на Пятую симфонию Бетховена, которая растопит лед.

25 января

Я волнуюсь из-за завтрашнего вечера.

Воскресенье

Что ж, теперь, когда все закончилось, я могу оглянуться назад спокойно и безразлично. Описать прошлый вечер? Ну, перед их приходом я уложила детей спать и дала малышке бутылочку, гостиную обустроила уютно и, надеюсь, со вкусом, расставила стулья и кушетки (у нас шведская мебель) так, как мы с Тимом заранее придумали, чтобы сделать разговор более непринужденным и дружеским. Я смахнула пыль с радиограммофона, сдула ворсинки с иглы и положила Пятую симфонию на видное место. Не удержалась и оставила несколько самых интеллектуальных книг лежать небрежно там и сям, словно мы пользовались ими каждый день, некоторые были полуоткрыты или открыты на страницах с длинными словами; также я поставила на верхнюю полку шкафа коллекцию гравюр Ван Гога и одну работу Пикассо. Я не знаю, что именно означает эта картина Пикассо, однако она производит определенное впечатление, и вряд ли гости опустятся до грубости и станут расспрашивать меня об искусстве.

Тим решил, что напитков у нас не будет, только кофе, а торт лучше сделать шоколадным, с грецкими орехами для разнообразия. Я также готова была в любой момент сделать несколько узких ломтиков тоста с сардиной или томатом. Я хотела, чтобы наш вечер прежде всего получился непринужденным, без какой-либо искусственности, и чтобы все остались довольны.

Они прибыли в восемь часов. Я задрожала, услышав их машину – одна из новейших моделей, с двигателем сзади. Я бросилась в ванную, чтобы окончательно припудриться и обновить помаду, и рывком открыла дверцу шкафа, чтобы убедиться, на месте ли тарелки и кофейные чашки, и в последнюю секунду положила Пикассо лицом вниз на кофейный столик. Я боялась, что доктор Герберт вдруг спросит напрямик: Что вы видите в этой картине, миссис Харлоу? (Позже, подумала я, когда станем друзьями, мы, конечно же, будем Тимом, Терезой, Гербертом и Элисон.) И вот я ответила на стук в дверь, довольно хладнокровно, хотя голос мой дрожал, и пришлось даже кашлянуть раз или два.

Они весьма милые люди. Мы стали Тимом, Терезой, Гербертом и Элисон с самого начала, хотя я не припомню, чтобы обращалась к доктору по имени, опасаясь, как бы это не прозвучало фамильярно, пусть даже он путешествовал за границей и не замечал подобных пустяков. Он называл меня Терезой. Голос у него очень мягкий, будто мех, и он смуглый, лысоватый, с карими глазами, которые временами кажутся почти черными; а его жена, наоборот, очень худая, со светлыми волосами и большими серыми глазами, не запоминающимися ничем, кроме размера. У нее оттопыренная верхняя губа, наверное, из-за проблем с зубами, что делает ее лицо похожим на лошадиную морду. Согласна, она довольно привлекательна в других отношениях, но я догадываюсь, что имела в виду Джози, назвав ее сварливой. Мужа своего она зовет Доктор – кичится тем, что вышла замуж за врача. Тем не менее я наслаждалась вечером. Мы послушали Пятую симфонию, и Герберт тут же сказал: Так судьба стучится в дверь, Бетховен.

И он (я имею в виду, Герберт, а не Бетховен) подарил мне совершенно особую улыбку. Герберт (простите, если это звучит фамильярно) постукивал рукой по краю стола и кивал в такт музыке, его глаза светились пониманием, а его жена сидела с легкой улыбкой на лице, и ее глаза были словно затуманенными дремотой и оттого какими-то неземными. Я приготовилась тоже кивать и постукивать, чтобы продемонстрировать осведомленность в музыке, однако пришлось выдумать другой способ. Я покачивалась взад и вперед с умным, надеюсь, выражением лица. Тим сказал потом, что я походила на зачарованную змею. Дорогой Тим, как любит он надо мной подтрунивать!

После музыки доктор Бессик (я решила, имя Герберт звучит слишком фамильярно) воскликнул, что Пятая симфония была одной из его первых влюбленностей, и повторил: Так судьба стучится в дверь, снова бросив на меня особый взгляд.

Затем он сказал что-то по-французски, и я попыталась соотнести слова со всеми известными мне французскими выражениями, но понять ничего не сумела, поэтому ответила просто:

– Да-да, – что было как-то наивно, зато с французскими жестами.

Я до последнего момента надеялась вспомнить что-нибудь по-французски и показать свое знание языка, однако в голове крутилось только Le chat court vite. Le rat court vite aussi [15].

Без мелких неприятностей, как водится, тоже не обошлось. Сардины получились раздавленными, а пара тостов подгорела. Впрочем, мой кофе они похвалили. Спросили даже:

– Вы сами мелете зерна?

Я хотела тут же сказать, конечно, нет, но сообразила, что, по-видимому, нужно молоть зерна самим, поэтому ответила:

– Я