– О, вы тоже находите кофе из магазинов ужасным? – спросила миссис Бессик.

Я сказала ей, что магазинный кофе безнадежно плох, но приходится мириться.

Говорили еще о смертной казни, и о Дальнем Востоке, и о детской психологии, и Элисон рассказала мне о своей дочери, Магдалене, очень нервной, хрупкой и умной. Бедняжка Магдалена, ответила я.

И Элисон сказала:

– Да, это ужасно. Мы не знаем, в каком мире вырастут наши дети. Если бы только можно было что-то сделать с тем, как устроен мир.

Потом мы обе подавленно молчали. Я согласилась:

– Ах, если бы только можно было что-то сделать с тем, как устроен мир.

Бессики обещали приехать снова или совсем скоро нам позвонить. Теперь я надеюсь, скрестив пальцы, что мы упрочили свое положение в правильном обществе.

Четверг, какое-то февраля

Ничего нового. Бессики еще не звонили, и, думаю, никогда не позвонят. Погода по-прежнему знойная, по ночам воздух кишит москитами. Не могу припомнить, чтобы раньше так долго не было дождя. Земля похожа на обожженный кирпич, потрескавшийся и твердый, и дети танцуют над трещинами, называют их землетрясениями. Ближе к вечеру я расстилаю коврик на лужайке и лежу там в купальном костюме, лениво дремля или глядя в небо, где видно, как перекатываются и мерцают волны тепла. Помню, в детстве мы часами лежали, глядя на осеннее небо, когда пушок чертополоха плыл над облаком, уже плыл или торопился отбыть в срочное плавание. Куда? И потом облако закрывало солнце, и мы дрожали без его тепла, и казалось, что солнца никогда не было и мы всегда жили в холоде; пока облако не рассеивалось, и мы дрожали от тепла нового солнца на наших спинах, между лопатками, где сходились холод и жар. Забавно, что небо здесь, на севере, отличается от неба на юге, и свет тоже. Внизу, на юге, за спиной постоянно реет грозным фоном, будто глыба серой тени, ледяной континент, крылатая Антарктида. Тьма там страшнее и злее, в ней ты заперт, как в могиле, и ледяной камень никогда не откатится. Здесь, вверху, ночью есть какой-то верхний дневной свет, высоко в небе, и тьма будто прижимается теснее к земле под ударами солнечного хлыста. Отчего-то я сегодня странно выражаюсь. Размышляла о письме, которое написала мне Дафна, о тьме, свете и континенте изо льда. Надо послать ей банку печенья.

Кстати, пришло письмо от матери, она пишет, что Тоби едет на север и рассчитывает остаться у меня. Я не хочу, чтобы он приезжал. Вечно бездельничает и ждет, что за него все сделают, и это он не ест, и то не ест, ведет себя, как избалованный ребенок. Кроме того, я боюсь, что он меня опозорит или что у него случится припадок на глазах у моих гостей. Я буду жить в страхе, что кто-нибудь из друзей увидит, как Тоби с грязными ногтями и сальными волосами слоняется тут без дела. Возможно, его надо пожалеть. Но мы с ним в разных мирах, он все еще рыскает по свалкам в поисках металлолома, бутылок и разного хлама на продажу, будто так и не повзрослел. Он снова и снова возвращается на свалки, словно ребенок, который постоянно сдирает лейкопластырь, и поэтому его рана никак не заживает, а только больше гноится. Не знаю, почему мне пришло на ум это сравнение. Просто вдруг подумалось.

11 февраля. Понедельник

Бессики до сих пор не позвонили, хотя обещали. Сегодня шел дождь, и я готова была высунуть язык и пить его прямо с неба. От этого дождя парило теплом. Будь я сейчас на юге, уже появились бы признаки осени: листопад, прохлада ближе к вечеру и первые грибы в укромных уголках, где влажность повыше. А здесь как будто нет ничего, кроме тепла и вечного лета. Мне пришло еще одно письмо от Дафны, очень странное письмо. Я не знаю, вылечат ли ее когда-нибудь, даже с помощью современных методов, вроде электрошока, или инсулинового шока, или той новой операции на мозге, о которой пишут в газетах, ну, той, после которой личность меняется. Как ужасно, наверное, лишиться собственной личности.

18 февраля. Понедельник

У Элисон Бессик прострелено левое легкое, ее мужа арестовали. Ужасно, да? Мне, честно говоря, не верится. Несмотря на то что в утренней газете, на средней странице, есть фотография их дома и комнаты, где совершено убийство. Мне все же не верится. Ужасно, правда, ужасно, да?

19 февраля. Вторник

Город взбудоражен убийством Элисон Бессик. Ходят всевозможные слухи. Одни говорят, что она завела роман с мужчиной из какой-то бухты Восточного побережья, другие утверждают, что он завел роман с одной из своих пациенток, а Элисон об этом узнала, началась ссора, и он хладнокровно застрелил жену. Еще говорят, что он сошел с ума и что его адвокат будет напирать на невменяемость. Другие говорят, что Элисон сама виновата. Вы не представляете, столько слухов ходит. Наш дом был одним из последних мест, которые они посетили вдвоем. Подумать только. Теперь, вспоминая тот вечер, я вижу, что они вели себя как-то странно. Казалось, в его поведении сквозила расчетливая холодность.

ЗАМУЖЕМ ЗА ЧУДОВИЩЕМ. Так называется фильм, который показывают в городе на этой неделе, и я уверена, что этими словами можно описать некоторые семьи, в которых женщинам приходится терпеть жестокость и холодность мужей. Я благодарю небеса за то, что Тим безупречен.

20 февраля. Среда

Я слышала, доктор Бессик не стал отрицать, что совершил убийство. По его словам, он вынашивал эти планы несколько месяцев и счастлив, что они осуществились. Его жена была импульсивной и своенравной, все деньги тратила на косметику, духи и шляпы, а на обед и ужин подавала супругу одни консервы. Вот что теперь говорят. Однако мне жаль Герберта. Я не могу не вспоминать вечер, когда он обращался ко мне с такой теплотой, будто мы знали друг друга много лет. Жаль только, что я тогда не вспомнила ни одной французской фразы.

Четверг

Ажиотаж вокруг убийства почти стих. Мы с Тимом заработали в городе большой авторитет благодаря тому, что были одними из последних, кого посетили Бессики. Другой доктор и его жена, Бродфуты, пригласили нас к себе домой на следующей неделе, и, хотя я пойти не смогу, уже само приглашение делает меня счастливой. Чего еще можно желать от жизни, кроме как быть популярной и востребованной.

23 февраля. Суббота

Днем мы поехали на машине к морю. Дети, как и положено детям, проводили время, сооружая замки из песка, ища ракушки и слушая, как море поет внутри раковины; и плескаясь. Я