просвета не было! Он Довлатов, а я Веллер, он не проходил пятым пунктом как еврей, ему не был уже этим закрыт ход в ленинградские газеты, и никто ему в редакциях не говорил: знаете, в этом номере у нас уже есть Айсберг, Вайсберг и Эйнштейн».

Тут Веллер не совсем прав – по отцу Довлатов был евреем, однако ход ему закрыли по другим причинам. Об этом весьма образно написал Валерий Попов в своей книге о Довлатове: «Если бы жизнь всегда и всюду была такой, как в довлатовских сочинениях, она давно бы захлебнулась алкогольной отрыжкой». О причинах этой своеобразной творческой манеры предельно откровенно сообщил читателям Евгений Рубин, один из сотрудников «Нового американца»:

«Довлатов имел один страшный недостаток, поэтому подозреваю, что он был не жилец. Сережа – запойный. Жуткий алкоголик! Пил не регулярно, но если уж запивал, то исчезал на две недели».

С эти утверждением соглашается и Веллер:

«Он пил как лошадь и нарывался на истории – я тихо сидел дома и занимался своим. Он портил перо херней в газетах, а я писал только своё».

Ну, что касается этого самого «своего», то и оно вполне может оказаться второй, если не третьей свежести, по аналогии с залежалой осетриной. Раскрыл наугад книгу Веллера «Всё о жизни» и вот что обнаружил:

«Что такое смысл жизни? Это вечное несоответствие между тем, что ты есть – и тем, чем ты в идеале хочешь быть».

Логично возникает вопрос: стоит ли вообще жить, если смысл жизни состоит в несоответствии? Ну мог бы Веллер написать хотя бы, что смысл – в преодолении этого несоответствия. Тогда ещё куда ни шло, а так, надо признать, возникает подозрение, что автор был немного не в себе. Возможно, потому, что так и не разобрался в том, как преодолеть несоответствие между желанием журналиста стать писателем и тем, что осуществление такой мечты далеко не всякому писаке окажется по силам.

Этот вывод в какой-то мере применим и к творчеству Довлатова, который в качестве трамплина для осуществления своего желания стать писателем выбрал способ, как правило определяемый словом «диссидентство». Однако не все с этим согласны, о чём и пишет Веллер в книге о Довлатове:

«Сергуня Довлатов, он-то, понимаешь, никаким диссидентом, никаким антисоветчиком не был, – объяснял наш опять же общий приятель Ося Малкиэль, еще не съехавший на социал в Германию, еще макетчик и замответсекра "Молодежки", еще терроризировавший коллег любовной готовностью при малейшем несогласии провести хук правой в печень и прямой левой в челюсть… – И вот теперь он в Штатах, все его книги опубликованы, издает газету "Новый американец", известный американский русский писатель. Но там это… В общем, пишет, никому он там не нужен. Жалко его».

А Веллер чуть позже добавляет и свою толику жалости: «Такую прозу можно писать погонными километрами». Тут чувствуется ещё и сожаление о том, что собственная погонная верста не нашла желанного читателя, заставив автора взяться за вразумление заблудших – тогда и появилась его книга «Всё о жизни».

Всё по тому же поводу грустит Евгений Рубин:

«Сережа – одаренный юморист, неплохой писатель. Однако это не уровень Ильфа и Петрова. Тем более Чехова. Славу-то Довлатову соорудили друзья по Ленинграду, довольно известные писатели – Анатолий Найман, Евгений Рейн, Людмила Штерн… Те же Вайль с Генисом».

Вместо неизвестных мне «известных» писателей, я бы отметил роль Бродского и Карла Проффера, который рискнул опубликовать произведения начинающего автора в «Ардисе». И всё же остаётся не решённым вот какой вопрос: почему всё же у него это получилось? Зачем стали печатать его книги, если даже диссидентом Довлатова не считали, если верить Малкиэлю? Придётся прибегнуть к помощи человека, знающего не понаслышке о тайнах достижения успеха у читателей. Слово писателю Валерию Попову, который по-своему определил вклад Наймана, Рейна и других в успех Довлатова:

«Мнением снобов, представляющих на самом деле лишь тончайшую пленку над глубинами жизни, при этом не намеренных считаться ни с кем и не желающих знать реалии ни жизни, ни литературы, – чаше всего только их мнением и создается литературный авторитет и успех».

Эти слова писателя, потратившего полтора десятка лет на то, чтобы убедить в своём таланте снобов – это дорогого стоит! Впрочем, не исключено, что себя он относит к редким исключениям – то ли успех ещё не полный, то ли как-то получилось обойтись без снобов. Ещё более парадоксально следующее его суждение, о свободе творчества – он словно бы завидует Довлатову, который с переездом за океан избавился от надзора хранителей идейной чистоты литературы. Но прежде приведу отрывок из письма Довлатова своей таллинской любви, Тамаре Зибуновой – письмо написано за несколько лет до отъезда в Штаты:

«Мне стыдно, что я расстался с тобой как уголовник… Конечно, я чудовище. А кто отчитается передо мной? Кто виноват в том, что моя единственная, глубокая, чистая страсть уничтожается всеми лицами, институтами и органами большого государства?»

Действительно, кто? Тут надо бы сначала пояснить, что речь в письме идёт всего лишь о страсти Долматова к литературе, к писательскому творчеству. Честно признаюсь, что эта «глубина» и «чистота» мне непонятны. В те годы была масса возможностей для выбора профессии, однако на пристрастиях Довлатова, видимо, сказались гуманитарные профессии его родителей. Тогда вполне логичной была бы, например, страсть к журналистике или к филологии, но для того, чтобы стать писателем, одного желания оказывается мало – тут нужно почувствовать в себе особый дар художника. Ну и конечно, должен быть немалый жизненный опыт, иначе будет просто не о чём писать. Довлатов вынужден сочинять рассказы о своей службе в армии, в конвойных войсках, да о конфликтах в писательской среде – причина в недостатке более интересных впечатлений. И слава богу, что эти откровения никто из описанных там лиц не воспринимал как донос или клевету – возможно, что-то Довлатов и приврал, однако возможен ли коммерческий успех без вымысла? Во всяком случае, не было ни судебных тяжб, ни публичных обвинений в некорректности – никто не решался упрекать Довлатова при жизни, оставив эту возможность для своих воспоминаний.

Не исключено, что Довлатова литература увлекала как средство достижения быстрого успеха, ну и всего того, что следует из этого – слава, достаток, внимание прекрасных дам. Казалось бы, надо написать один роман – и всё! Но не тут-то было. Если же на родине не получилось, это ничего не значит – получится в Америке. Такой же вывод пытался обосновать в своей книге и Валерий Попов, описывая