бездарный человек, политическое ничтожество, не ввязывалось бы в это дело столько людей».

Сравнив эти два высказывания, Золотоносов ставит Гранину в вину, что тот лицемерно «поддержал две взаимоисключающие точки зрения». Да нет же никакого противоречия между первым выступлением и вторым! Гранин говорит о том, что с таких талантливых людей, как Бродский, и спрос большой, то есть на антисоветчину «политического ничтожества» партийные и литературные начальники не обратили бы столь пристального внимания. Возможно, всё могло бы обойтись разговором в райотделе милиции, только и всего. В пользу этого предположения свидетельствует и письмо, отправленное в ЦК несколькими членами литературной секции при обкоме ВЛКСМ, в котором есть такая фраза: «Чем художественнее талант идейного противника, тем он опаснее».

Но критику обвинений против Даниила Гранина показалось мало. Попутно обвинив литературоведа Ефима Эткинда, автора книги «Записки незаговорщика», в ложном описании событий полувековой давности, Золотоносов сделал вывод, что в ленинградской писательской организации был «заговор с целью охраны репутации Гранина». Заговор с целью охраны – это потрясает! Впрочем, критик уточняет, что был «заговор молчания». На мой взгляд, всё гораздо проще: писатели понимали, что спорить с властью совершенно бесполезно, и не лезли на рожон, как та отчаянная троица. Конечно, никому и в голову не пришло бы назвать таких писателей героями, однако гораздо отвратительнее их молчания – ничем не аргументированный донос на Даниила Гранина.

Глава 9. Бедный Демьян и неукротимая Мариэтта

Вагон в нашей обыденной жизни с давних пор играет очень важную роль. Тут и метро, тут и трамвай, и пригородные электрички, курьерские и скоростные поезда, а также вагоны монорельсовых дорог и подвесные вагончики фуникулёров. В эпоху, когда авиастроение только зарождалось, железнодорожный вагон был основным средством передвижения на большие расстояния. Ну вот и Троцкому для перемещения по фронтам гражданской войны потребовался вагон, причём именно тот, какой использовал последний из российских самодержцев. Странно, однако ни Дзержинский, ни Ленин на царский вагон не претендовали. Что до писателей, подобная блажь, то есть потребность в персональном средстве передвижения по просторам матушки России им была не свойственна. Разве что Горькому выделили такой вагон, когда в 1928 году он возвращался домой – его провезли от польской границы до Москвы под бурные овации встречающих на вокзалах Минска и Смоленска.

Но вот обнаружился документ, опровергающий сложившееся у меня мнение по поводу принадлежности вагонов. В декабре 1925 года Демьян Бедный пишет Сталину:

«Дорогой Иосиф Виссарионович! В конце минувшего ноября месяца мне из ЦКК было сообщено, что состоится специальное заседание президиума ЦКК для обсуждения вопроса о протекционных вагонах, а в частности, и о моем вагоне и что мое присутствие на означенном заседании необходимо. Я сообщил, что предпочту, чтобы вопрос о моем вагоне решался без меня. Мне казалось, что вопрос об оставлении в моем распоряжении вагона не может возбудить никаких сомнений, так как целесообразность такой привилегии доказана семилетней практикой».

Как следует из письма, на заседании ЦКК вагон Демьяну Бедному было решено оставить, но «исключительно для деловых поездок по разовым мандатам». Поэт был крайне возмущен ограничением своих прав, о чём и написал дорогому Сталину. Судя по всему, жалоба осталась без ответа.

Подумаешь – всего-то один единственный вагон для Демьяна Бедного. Но дальше – больше! Покопавшись в документах тех времён, нашёл записку Ленина всё по той же теме. Оказывается, ещё в 1921 году Ильич был шокирован сообщением о количестве персональных апартаментов, странствующих вместе со своими владельцами по стране. Вот что он писал своему помощнику Смольянинову:

«Напомнить мне надо насчет "протекционных", личных, вагонов. Говорят, их на сети железных дорог 900!! Верх безобразия! Говорят, дело стоит в СНК. Наведите все справки и скажите мне итог».

Какое количество «протекционных» вагонов сохранилось к концу 20-х годов, историкам осталось неизвестно. Единственное, что можно утверждать – Демьян Бедный старался отблагодарить за оказанную ему милость стихами, фельетонами, поддерживал Сталина во внутрипартийной борьбе. Однако вскоре выяснилось, что преданный партиец доверия не оправдал. ЦК в своём постановлении отметил, что в фельетонах Бедного огульно охаивается всё русское, а пьесу «Как 14-я дивизия в рай шла» Сталин совсем забраковал:

«Пьеса вышла неважная, посредственная, грубоватая, отдает кабацким духом, изобилует трактирными остротами. Если она и имеет воспитательное значение, то, скорее всего, отрицательное».

Немудрено, что после такого отзыва у Бедного отобрали не только вагон, но и кремлёвскую квартиру. А в 1938 году он был исключён из партии с формулировкой «моральное разложение» и, разумеется, лишился официального статуса советского писателя. Есть мнение, что всему виной оказался злополучный дневник – некто Михаил Презент, сотрудник аппарата ЦИК, а позже работник Госиздата, был вхож в кремлёвскую квартиру Бедного и среди прочих записал в дневник кое-какие изречения хозяина дома, в которых тот нелестно, с крестьянской прямотой отзывался о Сталине и о его соратниках. И возникает вопрос: как придворный писатель и поэт, дважды орденоносец мог так неосторожно говорить о благодетеле? Можно было бы предположить, что сболтнул будучи в подпитии. Однако более реальная причина – звёздная болезнь и вседозволенность.

Хотя в те времена за подобные слова многие тысячи невинных пострадали – от маршала до простого обывателя – Демьяна Бедного не тронули. Видимо, Сталин посчитал, что Бедный всё же «свой», хотя и со странными заскоками.

Другим представителем идейных охранителей, не всегда согласующих свои действия с законами диалектической логики, была Мариэтта Шагинян, известная писательница, литературное наследие которой составило более семидесяти книг, не считая множества статей, рецензий и докладов. На первом съезде советских писателей она была избрана членом правления новообразованного союза, а уже через год бывший ответственный работник ЦК Щербаков, назначенный секретарём писательской организации, докладывал председателю Совета Народных Комиссаров Молотову:

«В беседе со мной Шагинян заявила: "Перемрут 9/10 писателей, никто о них не вспомнит, таков их удельный (вес). А я буду сиять в веках. Горького вы устроили так, что он ни в чём не нуждается, Толстой получает 36 тыс. руб. в месяц. Почему я не устроена так же?"»

Тут можно обойтись без комментариев, поскольку всё предельно ясно. В своих воспоминаниях Владислав Ходасевич довольно откровенно писал о характере Мариэтты Шагинян, с которой был когда-то связан романтическими узами:

«В конце 1920 года, уже в Петербурге, однажды мне показали номер тамошней "Правды" с отвратительнейшим доносом на интеллигенцию, которая, чтобы насолить большевикам, "сама себя саботирует" – припрятывает продукты, мыло, голодает и вымирает назло большевикам, а могла бы жить припеваючи. Подпись: Мариэтта Шагинян. Через несколько дней встречаю её. Спрашиваю – как ей