не стыдно. Говорю, что пора бы уж вырасти. Она хватается за голову: "Донос? Ах, что я наделала! Это ужасно! Я только что из Ростова, я ничего не знаю, как у вас тут. Я хотела образумить интеллигенцию, для нее же самой. Все мы в долгу перед народом, надо служить народу"».

Ну что поделаешь, и на старуху бывает проруха, а Шагинян была ещё довольно молода. Далее Ходасевич рассказывает о других «подвигах» своей подруги:

«На юге она писала патриотические статьи. Но пришли большевики, и она познакомилась с каким-то добродетельным товарищем Антоновым (кажется, так), эдаким большевистским Робеспьером, неподкупным до последней степени. И конечно – сделалась большевичкой… А когда Гумилева убили, она не постеснялась административным путем выселить его вдову и занять гумилевские комнаты, вселив туда своих родственников… Тоже – с размаху и не подумав».

«Патриотические статьи на юге», видимо, следует понимать как сотрудничество в белогвардейской прессе. Ну что поделаешь, кто из будущих любимцев публики в те времена этим не грешил, по тем или иным причинам оказавшись вдали от взбунтовавшихся Петрограда и Москвы.

А вот и новый словесный закидон писательницы, со слов Владислава Ходасевича:

«Шагинян напечатала недавно в каком-то советском журнале: "Многие из нас, не поняв, что потеряли читателя, вообразили, что потеряли свободу". По поводу этой фразы я слышал немало негодующих слов. Сама по себе она, конечно, отвратительна. Но я вспоминаю автора – и мне хочется улыбнуться. Не без горечи, может быть, – но все-таки улыбнуться. Бедная Мариэтта! Она, несомненно, думает, будто к этой мысли пришла таким-то и таким-то путем, а высказала ее потому-то и потому-то. А я знаю, что "путей" никаких не было, а была и есть обычная путаница в ее голове».

Честно говоря, я тоже не считаю процитированную Ходасевичем фразу Мариэтты Шагинян такой уж отвратительной. Достаточно распространённое явление и в нынешние времена – непризнанный писатель готов винить в своих несчастьях кого угодно, но только не себя. Причиной может быть и то, что будто бы власть ограничила его свободу. В каких-то случаях, может быть, и так, однако талант пробьёт себе дорогу. Это, конечно, если повезёт.

В отличие от многих других, Мариэтте Шагинян всегда везло – даже несмотря на то, что в НКВД поступали сообщения об опрометчивых её высказываниях по поводу некоторых литераторов. Так, по окончании первого съезда советских писателей доносили о том, как она характеризовала доклад Максима Горького:

«Доклад его на съезде неверный, неправильный, отнюдь не марксистский… это всегдашние ошибки Горького. Горький – анархист, разночинец, народник, причем народник-мещанин, не из крестьян, а именно народник из мещан. И в докладе это сказалось. Докладом все недовольны и даже иностранцы».

Могу предположить, что в НКВД особо отметили, что член правления союза писателей Шагинян прислушивается к мнению иностранцев.

Однако вернёмся к докладной записке Щербакова Молотову. Всё началось с жалобы писательницы председателю СНК:

«Тов. Щербаков, который внешне (и может быть, внутренне) всеми средствами как будто помогал нам получить дачи, в этой истории сыграл все же роль не большую, нежели роль чиновника… Я считаю, что Горький окружен паразитами, тунеядцами, дельцами и барами и что, отдавая в руки Горького монополию на советскую литературу, партия не должна забывать грязные промежуточные руки паразитов и Крючковых, во власти которых фактически мы оказываемся. У этих людей есть свои среди писателей, которых они балуют и лелеют, есть и враги, пасынки, которых они исподтишка "сживают со свету"… Лично я в истории с дачами – одна из наиболее пострадавших».

В этом письме упоминается Пётр Крючков, личный секретарь Максима Горького. Однако хотелось бы понять, причём тут Щербаков, откуда взялись все эти дачи и каковы претензии Мариэтты Шагинян. Оказывается, речь в письме идёт о Переделкино, где в 1934 году правительство задумало построить дачный посёлок для своих писателей. Курировал строительство секретарь правления союза советских писателей А.С. Щербаков. Как следует из жалобы, директор Литфонда Хапалов вывез со строительного участка трубы, предназначенные для центрального отопления, в результате чего Шагинян может остаться без горячей воды. При желании, это вполне можно квалифицировать и как донос, однако не станем придираться. Тем более что моё внимание привлёк внезапно возникший в этом письме крик истерзанной души:

«Вячеслав Михайлович! Я погибаю! Пожалуйста, помогите мне. Я никогда не застрелюсь, так как я коммунистка! Но заболеть нервно могу каждую минуту, и сил у меня остается немного».

Анализируя содержание письма, прихожу к выводу, что проблему с трубами так и не сумели вовремя решить. Только этим можно объяснить намерение Шагинян выйти из писательской организации. Всё тот же Щербаков в феврале 1936 года вынужден обратиться к Горькому:

«Считаю необходимым сообщить Вам о следующем: 22 февраля я получил от М. Шагинян заявление о выходе ее из ССП. Так как из заявления трудно было все же понять, какая муха Шагинян укусила, то я поручил тов. Павленко переговорить с ней. Из этого разговора выяснилось, что она – Шагинян – всегда была против Союза писателей, что вступала она в него с колебаниями и что теперь она окончательно убедилась в бесполезности Союза».

Как бы ни так! Шатания и колебания Шагинян тут совершенно ни при чём. Повысили бы зарплату, да провели бы отопление, тогда ни о каком выходе и мысли не могло возникнуть. Ведь сколько говорили, что надо поддерживать талантливых писателей, а на поверку, судя по зарплате, талантливым оказался только Горький.

Впрочем, во время дискуссии о формализме в искусстве, организованной ССП, возникла новая версия поступка Мариэтты Шагинян. Её озвучил муж писательницы, филолог Яков Хачатрянц:

«Вы не можете себе представить, что сделали с Мариэттой Сергеевной. Все тяжелые моменты партия обращалась к ней, беспартийной, и она писала в дискуссионных листках "Правды", она выступала, за семнадцать лет не сделала ни одной ошибки, имеет европейское имя. А когда она, в ужасном состоянии духа (вы знаете – она уже десять дней спит на полу, а сестра двадцать раз покушалась на самоубийство, – она сама в ненормальном состоянии), написала письмо, где много справедливого – поэтому его и не хотят опубликовать, им это невыгодно, – то ее заклевали. Пять часов прорабатывали, сорок человек против нее одной выступили в "Правде" и на собрании. Ставский ее обвиняет в том, что она сделала антисоветский поступок – это же мерзость».

Тут следует пояснить, что сестра писательницы страдала хронической шизофренией, а обвинение со стороны тогдашнего генерального секретаря союза писателей Ставского вызвано было заявлением Шагинян о выходе из ССП.

«Она уже два года как подала в партию, а