И вот теперь, когда свет на небесах угас, Магнус пилволшебную и проклятую кровь своего беспомощного бессмертного пленника. Этакровь сделает его одним из вечно живых мертвецов. Он вероломно похищалбессмертие, словно Прометей мрачного и темного мира, крадущий сияющий огонь.Эхом отражаясь от каменных стен, в темном подземелье слышится смех, и кажется,что это эхо проносится через века. Воздух наполнен могильным запахом. Состояниенеизмеримого, безграничного экстаза постепенно ослабевает, сходит на нет.

Я лежал на соломе и плакал.

– Пожалуйста, пусть это длится вечно, – шептал я.

Я снова обрел собственное дыхание, руки Магнуса уже несжимали меня, сны рассеялись… Я падал все ниже и ниже, черное звездное небоудалялось, постепенно превращаясь в усыпанную красноватыми блестками вуаль.Надо же, подумал я, а мне показалось, что небо… настоящее.

В комнате повеяло зимним холодом. Я чувствовал слезы насвоем лице. Меня мучила страшная жажда.

Откуда-то издалека, сверху, спокойно опустив руки, на менясмотрел Магнус.

Я попытался шевельнуться. Я умирал от жажды, и мне казалось,что все тело мое иссохло.

– Ты умираешь, Убийца Волков, – сказал мнеМагнус. – В твоих прекрасных голубых глазах гаснет свет – так бывает,когда заканчивается летний день…

– Нет, прошу вас…

Жажда стала невыносимой. Выгнувшись, я жадно хватал воздухоткрытым ртом. Вот он… наконец… предсмертный ужас… вот какова она – смерть…

– Моли об этом, дитя, – ответил он, и лицо егоперестало быть похожим на усмехающуюся маску – напротив, на нем было написано искреннеесострадание. В тот миг он казался почти нормальным человеком, состарившимсясамым естественным образом. – Моли – и ты все получишь.

– Помогите… пожалуйста… – молил я, а перед глазамистояли потоки воды, стекающие с гор, все горные реки, которые я видел вдетстве.

– Я дам тебе самую лучшую воду из всех существующих насвете вод, – прошептал он мне в самое ухо, и я вдруг заметил, что его лицоутратило неестественную белизну.

Он был просто стариком с нормальной человеческой внешностью,который с печальным видом сидел возле меня.

Но едва я снова увидел его улыбку, его заинтересованныйвзгляд из-под седых бровей, я понял, что это не так. В нем не было ничегочеловеческого. Передо мной сидело все то же древнее чудовище, только напившеесямоей крови!

– Самое лучшее в мире вино… – едва слышно произнесон. – Это моя Плоть и моя Кровь!

При этих словах руки его снова обвились вокруг моего тела.Он прижал меня к себе, и я ощутил исходящее от него горячее тепло – казалось,он был полон не моей крови, а любви ко мне.

– Попроси это у меня, Убийца Волков, и ты будешь житьвечно, – шепнул он, но голос его звучал устало и странно безжизненно, авзгляд был горестным и каким-то отстраненным.

Собственное тело казалось мне очень тяжелым и непослушным,но я почувствовал, что голова моя слегка повернулась. Нет, я не стану просить.Умру, но не попрошу ни о чем. Меня охватило отчаяние, ибо впереди меня ждетименно то, чего я больше всего боялся, – пустота смерти… И все же ясказал: «Нет». Несмотря на переполнявший меня ужас, я ответил: «Нет». Я несклонюсь ни перед хаосом, ни перед ужасом. И снова я сказал: «Нет».

– Жизнь, которая будет продолжаться вечно… –услышал я его шепот.

Голова моя упала ему на плечо.

– Упрямый Убийца Волков! – Мягкими теплыми губамион коснулся моей шеи.

– Нет, не упрямый, – прошептал я очень тихо, незная даже, слышит ли он меня. – Смелый, но не упрямый.

Все слова казались теперь бессмысленными. Что толку было вмоем тщеславии? Что вообще имело сейчас значение? Но слово «упрямый» показалосьмне таким тривиальным, таким грубым…

Приподняв мою голову и удерживая ее правой рукой, острыминогтями левой он расцарапал себе горло.

Я съежился от ужаса, но он прижал мое лицо к ране иприказал:

– Пей!

Я услышал собственный крик, но он замер где-то внутри меня.И в то же мгновение сочившаяся из раны кровь коснулась моих пересохшихполуоткрытых губ.

Мучительная жажда достигла предела… я коснулся языкомкровавой полоски… и буквально утонул в море восхитительных ощущений. Рот мойсам собой открылся шире, и губы сомкнулись на ране. Я с силой втягивал в себяфонтанирующий поток и сознавал, что получил сейчас возможность утолить жаждутак полно, как мне не приходилось утолять ее никогда в жизни.

Кровь все текла и текла, и уходило и растворялось не толькоощущение жгучей жажды, находили удовлетворение все мои желания и стремления,исчезали ощущение голода и сознание собственной ничтожности, все горестныемысли, когда-либо мучившие меня.

Я прижался к нему еще крепче. Я чувствовал, как струится вгорло кровь. Я ощущал нежное прикосновение его головы и крепость его объятий.

Я приник к нему с такой силой, что чувствовал каждый изгибего тела, каждый сосуд, каждую кость и каждое сухожилие. Я знал его всегоцеликом. Меня охватывало приятное оцепенение, сквозь которое прорывались восхитительныеощущения, вызывавшие покалывание и звон в ушах, усиливавшие мой восторг дотакой степени, что я почти воочию видел то, что чувствовал.

И все же наивысшее наслаждение доставляла мне наполнявшаяпостепенно всего меня сладкая, ароматная кровь, которую я не переставая пил,пил, пил…

«Еще… Еще…» – только и думал я, если я вообще способен былдумать. Алый поток был столь восхитителен, столь ослепительно прекрасен, что,несмотря на густоту, проникал в меня с легкостью струящегося света итысячекратно удовлетворял все мои отчаянные желания.

Однако я чувствовал, что его тело, источник, к которому ятак жадно приник, постепенно слабеет. Дыхание стало едва слышным и хриплым. Итем не менее он не делал попыток меня остановить.

«Люблю тебя, Магнус, – хотелось сказать мне, – тымой неземной повелитель, ты страшное, ужасное существо, и все же я люблю тебя,люблю, люблю… именно этого всегда мне хотелось, я мечтал об этом, но никак немог получить… а ты подарил мне…»

Мне казалось, что, если это продлится еще хоть немного, яумру. Но наслаждение продолжалось, а я не умирал.

Неожиданно я почувствовал, как нежные любящие руки гладятменя по плечам, а потом они с силой отодвинули меня.

В моем долгом горестном вопле было столько отчаяния, что оновстревожило и испугало меня самого. Но Магнус уже поставил меня на ноги, ни насекунду при этом не разжимая объятий.