– Свяжи этого урода! – крикнул я прапору. – И смотри по сторонам. А то найдется еще один «восставший из ада».

Нагнувшись над Аксистоваки, я попытался разглядеть, куда именно попала пуля. Девушка была в сознании. Она прошептала:

– Великий воин, тот человек хотел убить тебя. Я не хотела этого. Ты будешь жить.

Она улыбнулась, хотя по лицу ее было видно, что индианке очень больно.

Я вспомнил, как оказывать первую помощь в случае пулевого ранения в живот. Перевернув Аксистоваки на бок, я дал возможность воздуху свободно поступать в ее легкие. Достав нож, я вспорол платье девушки, и осмотрел рану. Пуля вошла в живот чуть выше пупка.

«Она говорила, что не ела несколько дней. Это очень хорошо. Значит, в ее кишечнике нет остатков пищи», – подумал я.

– Командир, вколи ей обезболивающее, – сказал прапор, протягивая мне шприц-тюбик, который он достал из аптечки. – И давай побыстрее будем выбираться отсюда. Ее надо срочно доставить в лазарет. Там у нас хороший хирург, который ее прооперирует. Думаю, что все обойдется.

– Надо ее перевязать, а то она истечет кровью. Давай ее перевернем, надо посмотреть, нет ли выходного отверстия.

Ранение оказалось слепым – выходного отверстия мы не обнаружили. Мы осторожно усадили Аксистоваки, продезинфицировали ее рану и сделали перевязку. Потом я отправил прапорщика с пленным к вертолету, велев захватить складные носилки, плед и кого-нибудь из экипажа вертолета. Хрен его знает, может быть, где-то в кустах прячется еще один недобитый янки, и потому должен будет кто-то прикрывать нас, когда мы на носилках понесем раненую к вертушке…

Слава богу, эвакуация прошла нормально. Мы взлетели и направились к разрушенному форту, чтобы забрать оттуда субалтерна и нашего фельдшера. Он окажет Аксистоваки более квалифицированную помощь, чем мы.

А я для себя решил, что если девушка останется жива – а она обязательно должна выжить! – то я точно женюсь на ней. Она спасала меня ценой собственной жизни. Такое не забывается. Думаю, что с такой супругой можно отправляться в огонь и воду. Она не подведет!

12 августа (31 июля) 1878 года. Мобил, Алабама, особняк Робинсона

Майор Роберт Смит Инграм, заместитель командира Девятого пехотного полка армии САСШ, комендант города Мобила. Или нет?

Открылась дверь бывшей детской, служащей теперь моим кабинетом, и на пороге появился смутно знакомый мне толстяк с красной, словно перезрелый помидор, перекосившейся рожей и в полковничьем кителе, который сидел на нем, как седло на корове. От него резко несло потом – ну как же, август на алабамском побережье Мексиканского залива – форменное пекло. Даже не представившись, он заорал:

– Майор, потрудитесь объяснить, по какому праву вы отказались явиться по моему вызову?

– Не получал я никакого вызова.

Тот покосился на здоровенного негра с нашивками сержанта, стоявшего за ним.

– Масса… – Полковник нахмурился, и сержант поправился: – Сэр, я вчера пришел в арсенал, но там никого не было. Только сегодня с утра мне кто-то рассказал, что штаб 4-го полка переехал в этот особняк.

Действительно, мы из здания арсенала переехали практически сразу. Там было необыкновенно душно и сыро, а такое огромное помещение нам было и не нужно – у меня вместо штабного взвода и было-то одно отделение под командованием сержанта Патрика Ледди, а также мой адъютант, лейтенант Мартин Троттер. Троттер и нашел этот особняк на площади Бьенвилль. Как он мне сообщил по секрету, хозяин его, бывший офицер конфедератов, отбыл на Кубу и вроде отличился в Ирландии, а супруга его с детьми решила к нему присоединиться. И предоставила нам свой дом под гарантии Троттера, что мы не будем пользоваться хозяйской спальней, не будем опустошать винный погреб, а сам дом будем холить и лелеять, в чем нам помогут слуги – дворецкий Джейкоб и его супруга, она же повариха, Хэрриет.

Слуги мне сразу понравились – пожилой негр с манерами, приличествующими дворецкому у английского лорда (как я себе их представляю), и его супруга, необъятная жизнерадостная негритянка-кухарка, вкуснее чьей стряпни я не ел, наверное, никогда. По их словам, они хотели уехать с «миссис» на Кубу, но она их попросила остаться, чтобы следить за домом. «А на самом деле я слышал, как она говорила детям, мол, здоровье у старого Джейка не очень, лучше уж пусть дома побудет. Зря она так, масса, мне всего шестьдесят, я крепкий, поверьте мне, я еще долго-долго проживу».

Они нас и кормили, и убирали, по крайней мере, за офицерами – сержант и его люди жили в отдельном домике, где ранее располагались слуги, которых, впрочем, давно уже не было – дела у семьи шли не столь хорошо, а Джейкоб и Хэрриет считались членами семьи с незапамятных времен. Они отказались от предложенной всем рабам Робинсонов вольной еще в сороковые годы. Жили они в небольшой каморке у входа.

Сейчас же Джейкоб стоял за спиной обоих и вопросительно смотрел на меня – мол, он правильно их впустил? Я улыбнулся ему и покачал головой, и он пропал – Чайвингтон не обратил внимания, он кричал на сержанта:

– И ты, бездельник, рассказываешь мне об этом только сейчас?

– Я хотел доложить вам вчера, но мне сообщили, что вы изволите почивать.

– С тобой я потом разберусь.

Он повернулся ко мне и продолжил на тех же повышенных тонах:

– Как бы то ни было, майор, – он подчеркнул это слово, – по какому праву вы считаете себя комендантом города?

– Согласно приказу полковника Джона Кинга. А у него полномочия от генерала Шеридана. А кто вы такой, я даже не знаю.

– Майор, я отдам вас под трибунал! Я полковник Чайвингтон, и у меня приказ о назначении меня комендантом города. Приказ подписан генералом Майлсом.

– Полковником Нельсоном Майлсом, вы хотели сказать.

– К вашему сведению, его недавно Конгресс произвел в бригадные генералы и поручил ему усмирение Луизианы и Алабамы.

– И вас тоже, как я вижу, уже восстановили в армии, – я не смог не ввернуть фразу, которая весьма не понравилась полковнику. Услышав его фамилию, я вспомнил, откуда мне была знакома его физиономия.

Вскоре после окончания войны мне пришлось по долгу службы заехать в Вашингтон, где один армейский приятель предложил мне посмотреть город. Самым красивым зданием был, наверное, Капитолий – место, где заседает Конгресс. И пока я глазел на античный портик, над которым возвышался огромный белоснежный купол, увенчанный статуей Свободы в шлеме, с мечом и щитом[14], из здания вышел желчного вида толстяк в полковничьей форме в сопровождении нескольких офицеров и двух людей в цивильном, но с несомненной аурой людей из адвокатского сословия.

«Посмотри, это полковник Чайвингтон», – шепнул мне приятель. Помнится, я лишь кивнул – тогда про него писали все газеты. Про то, что, по его словам, его люди убили в Колорадо «от пятисот до шестисот опасных краснокожих», тогда как другие свидетели говорили о том, что убито было около пятидесяти стариков и более сотни женщин и детей и что у женских трупов вырезали гениталии и «украсили» ими седла, а у беременных – нерожденных детей из утробы матери.