– А что такое Калюкин?

– Город, Борга! Русский город на… Волге.

– Или на Оке, – подсказала я.

– Ну да. Или на Оке. Так, подожди, ты там была, что ли?

– Нет, – вздохнула я. – Просто речки перебираю, какие помню. А что там, в Калюкине? Упали все заборы у оставшихся трех домов? Или сгорел единственный вытрезвитель?

– Какая же ты злая, Борга. Я, кажется, тебе это уже говорил. Нет, там живет художник или писатель… гм… детский… Вообще он бывший летчик или…

– Или космонавт, – подсказала я, заранее представляя себе этого художника или писателя.

Наш шеф, хорошо известный своим отсутствием чувства юмора, завозился в кресле. Я услышала в трубке скрип кожаной обивки и представила, как он крутится в кресле, энергично почесывая грудь и качая большой лысоватой головой. Я невольно хмыкнула.

– Смейся, смейся. Благодарить должна, что тебя на самые лучшие репортажи посылают.

– И что же там лучшего, в Калекине этом?

– В Калюкине, во-первых. Люди там живут нормальные, наши, российские люди, как мы с тобой. Только деваться им некуда. Нечего иронизировать. А во-вторых… Художник этот, бывший летчик или…

Я едва удержалась, чтобы снова что-нибудь не сказать.

– В общем, неважно. Он комиссован из армии раньше срока… или срок отбывает условно… за что-то. Да нет, ну что ты меня путаешь! Вот тут у меня написано – космонавт! Да, – шеф сам удивленно хмыкнул. – Все вроде точно… И пишет книжки… или картины… не пойму, что написали… «маслом…» Значит, картины. Так! Ты своими хохотунчиками меня с толку не сбивай! Короче говоря, интересная судьба. Из огня да в полымя. Поезжай, узнаешь все, напишешь.

– А он хотя бы известный космонавт? Или из резерва? Или он вовсе не космонавт, а отставной разведчик с условным сроком, который ему вменил королевский суд государства Уганда? Читателям будет интересно? Они его видели когда-нибудь на экране телевизора?

– Так, все, Борга, не обсуждается. Уганда, кстати, давно уже не королевство. Знать нужно. Вот политинформации вам введу, по понедельникам, в девять утра… Так, ладно. Адрес у секретаря возьмешь, командировочные выпишут. Гостиницы… там нет, кажется. Справишься как-нибудь, снимешь комнату, денег хватит. Да это близко, в принципе, за день управишься, обратно вернешься, если больше в городе ничего интересного не будет. Обнаглели, разбаловались…

– В канализацию не полезу, передумала, – предупредила я, чем вконец разозлила шефа.

С некоторых пор у меня сложилось ощущение, что Вячеслав Иванович так ненавязчиво, бочком-бочком пытается выпереть меня из журнала, что само по себе было абсурдно. Ведь он мог уволить меня по-простому, без обиняков. Но он, по всей видимости, сам себе не хотел признаваться в том, что я чем-то стала его очень раздражать. В самом деле, не из-за беспомощной же Верочки он пытался заставить меня уйти? А чем еще можно объяснить, что мне все чаще попадались самые скучные, невыигрышные – с точки зрения нормальной логики нормального журналиста, пишущего для среднестатистического обывателя, репортажи и интервью.

Обидное слово, кстати, «обыватель». А по сути, что в нем плохого? Обыватель – это просто тот, кто живет обычной жизнью. Не рвется в небеса, не ныряет в глубины морские в поисках неведомых затонувших царств и кораблей, не расковыривает материю до самых мельчайших ее частиц, чтобы понять, что же там, в самой основе жизни, какие загадочные, мощнейшие силы всем руководят, совершенно независимо от нашего желания, от нашего осознания их…

Ну да ладно. Если почему-то для нашего журнала интересен этот «космонавт», живущий в Калюкине, кто-то ведь должен о нем написать. Космонавт так космонавт, кто бы он ни был на самом деле. О ком и о чем только я за свою жизнь не писала. О космонавтах вот не случалось. Чем, собственно, отставной летчик хуже отставной певицы? Странный профиль, однако, вырисовывается в последнее время у нашего журнала…

До Калюкина – часа три быстрой езды на машине. Столько же на электричке, с пересадкой. Можно было, конечно, добраться на проходящем поезде, но я решила поехать на своей машине с утра пораньше, совсем пораньше, пока не выехали грузовики и трейлеры.

У меня в голове остался образ старых провинциальных городков, тихих, с тремя автомобилями, одним старым автобусом и одним магазином, в котором торгуют в принципе всем, что нужно для жизни. Если действительно жить, а не превращать жизнь в процесс покупки, приготовления и поглощения пищи, а также в приобретение неких очаровательных бессмысленных предметов, с которыми живется точно так же, как жилось без них.

Но городков таких, по всей видимости, больше нет. Новая жизнь изменила и большие города, и маленькие. Ехать в Калюкин мне совсем не хотелось, «интересная» судьба бывшего летчика-космонавта меня заранее раздражала. Я даже подумала, что стала, наверно, уставать от своей профессии, от пусть не заказных, зато «приказных» репортажей и суеты.

Встав в четыре утра, я, как и хотела, оказалась на дороге почти первая. Хотя в езде по пустым улицам и шоссе есть свои особенности. Про ограничения скорости, указатели главной дороги и всякие другие глупости можно просто забыть. Если человек один на дороге, зачем он будет соблюдать правила? Человек, едущий у меня по встречке… Пару раз я чуть было не попала в аварию, когда не учла это обстоятельство.

В Калюкин я приехала в семь утра. Можно было спокойно походить по городку. Утро очень располагало к этому. Настоящее весеннее утро, с приятной прохладцей, нежными бледно-зелеными листиками, замершими в ожидании дня, пробуждающаяся жизнь маленького городка…

Русские городки если и похожи друг на друга, то только на самый первый взгляд. Квадратная площадь перед исполкомом и сам бывший исполком, а ныне управа в тяжелом сером здании по-прежнему портят центры большинства провинциальных городков. Но дальше каждый город имеет свой облик, часто повторяя неровный ландшафт местности.

Калюкин оказался расположен на довольно ровной местности, чуть спускающейся к озеру. Улицу Коммунистическую я заранее нашла на карте, собираясь оставить машину в центре и прогуляться пешком до дома «космонавта».

Подходя к дому, обозначенному у меня в адресе как дом 17А, я почувствовала еле заметное беспокойство. Причину его я понять не могла. Так же как и не понимала, почему я еще издалека увидела этот коричневый деревянный дом, ничем особо не примечательный, по крайней мере внешне, и точно знала, что он и есть 17А.

Был еще и дом просто 17, стоял рядом заколоченный. В нем раньше была почта, судя по оставшимся трем буквам «очт» на покосившейся вывеске. Там когда-то пахло горячим сургучом, из которого получались толстенькие, симпатичные печати на посылках, коричневой оберточной бумагой, плотной, непослушной и еще чем-то, что заставляло меня в детстве замирать каждый раз, заходя на почту.

Наверно, не очень приятно жить рядом с заколоченным домом, думала я, нажимая на кнопку у калитки. Звука никакого не раздавалось, поэтому, для проформы постучав в калитку, я толкнула ее и вошла во дворик.