Двор как двор. Подметен, у стены стоит большая метла. Старый деревянный стол, старая скамья… Ох, боюсь я чужой бедности… Громко гавкнула собака где-то сбоку от меня. Я остановилась.

– Вы ко мне? Вы, видимо, из журнала?

Я обернулась на голос. Вот это да. Если он и был космонавтом, этот крупный человек, то очень давно. С тех пор он успел наесть килограмм двадцать, как минимум. Да и странно, разве таких крупных мужчин берут в космонавты? Разве что во вспомсостав, отрабатывать на них экспериментальные тренажеры да нештатные ситуации на борту…

С некоторых пор меня время от времени стало посещать ощущение бессмысленности того, что я делаю в жизни. И я с удовольствием и любопытством всегда смотрю на тех, кто радуется результатам и процессу своего труда. Вот и сейчас я с приятным удивлением смотрела на раскрасневшегося от работы на свежем воздухе – подмел двор и, вероятно, только что поставил метлу, – всем довольного человека.

– Да, меня зовут Лика. А вы – …?

Крупный человек с неподдельной радостью распахнул руки, словно собираясь меня обнять.

– А я… – он очертил руками подобие круга и сам огляделся по сторонам.

Ясно, он – это гораздо шире, чем пятидесятый мужской размер. Он – и этот двор, только что тщательно выметенный, и старый, но аккуратный дом, и, надо признаться, – прекрасный вид на озеро, открывающийся из его дворика. Редкий вид в настоящее время. В мегаполисе за такой вид платят очень большие деньги, приобретая квартиру. И в радиусе ста километров от столицы тоже.

– Я Климов Евгений Павлович. Вот это мой верный друг, – он показал на рыже-коричневого добермана, молча сидевшего рядом с ним и внимательно поглядывавшего на меня. – Пятьдесят Второй. Такая вот у него фамилия…

– Ясно… – сказала я и перевела взгляд на пса, отчего он встал, обошел меня кругом, на ходу обнюхав, и сел на свое место рядом с хозяином.

– Подходит? – спросил Климов пса. Тот в ответ слегка постучал коротким хвостом о землю. – Вот и ладно. Ну что, Лика, пойдемте в дом, я вас напою чаем. Или кофе?

– Или кофе, – согласилась я. Обожаю простые ситуации и простых, в хорошем смысле, людей.

Мы вошли в дом. Пес как ни в чем не бывало вбежал за нами, но дальше прихожей не пошел. Улегся там, продолжая поглядывать на меня.

Климов усадил меня за стол, сам спокойно и энергично стал налаживать завтрак и при этом с таким любопытством смотрел на меня, как будто это он должен был брать у меня интервью, а не я.

А мне так не хотелось почему-то приступаться к нему с вопросами. Я бы с удовольствием попила сейчас с ним кофе, посмотрела картины, развешанные по дому. Сейчас я хорошо видела только одну, на стене между окнами. Спросила бы о странной кличке пса и его наверняка выдающихся способностях (кто из хозяев скажет иначе про своего любимца?). И ушла бы восвояси. Или не ушла бы. Осталась бы на обед.

Я не выспалась, встав сегодня в четыре утра, и поэтому в голову лезли непонятные мысли. И сама голова была неприятно гулкая… Зато доехала быстро. Увы. Человек-функция. Я плохо себя чувствую, но это не важно. Важно, как выполняется моя маленькая функция в плохо организованном, аморфном процессе общественной жизни. Даже если эта моя функция никому особо и не нужна. Очень хитро замкнутый круг, практически лента Мёбиуса, если чуть-чуть поумничать и вспомнить основы физики и математики. А не вспоминая, крутясь на крохотном пятачке собственной функции, можно совсем потерять ориентиры. Есть, пить, забивать свой маленький гвоздик, получать за это корочку хлеба, желательно с маслом, мыть руки перед едой и снова есть, пить…

– На обед останетесь? – неожиданно спросил Климов и хитро глянул на меня. – У меня к обеду намечается половинка печеного гуся с яблоками и гречневая каша с грибами. Так как? Решайтесь!

– Это надо решить срочно?

– Разумеется. Для того чтобы расслабиться и начать отдыхать, надо понять, что хотя бы в ближайшие три часа вам некуда будет спешить.

– Да я вообще-то не отдыхать сюда приехала… – вполне доброжелательно ответила я, разглядывая простую, но вовсе не угнетающую бедностью обстановку дома бывшего космонавта.

– От города нужно отдыхать, иначе он сведет с ума, – похоже, со знанием дела объяснил мне Климов.

– Вы полагаете, все живущие в городе сошли с ума? – спросила я, почти автоматически доставая маленький диктофон и нажимая кнопку записи.

Космонавт поднял одну бровь, увидев мой профессиональный жест, но продолжал разговаривать со мной как ни в чем не бывало.

– Конечно. Вот вы, к примеру, вместо того чтобы интересоваться с дороги, где помыть руки или хотя бы что будет на завтрак, спешите записать наш совсем необязательный разговор, чтобы напечатать его потом в совсем необязательной статье. Кто-то просмотрит ее, заинтересовавшись, как живут в новые времена космонавты, пусть и бывшие, – на золоте ли едят, и выбросит журнал, который еще недавно был веткой какой-нибудь сибирской или карельской сосны.

– Мне тоже многое из городской суеты кажется абсолютно бессмысленным, – кивнула я. – Но ее остановить невозможно. Человеческими силами, по крайней мере. От нее можно только уйти. Как, вероятно, ушли вы. Я правильно понимаю? Но у вас наверняка есть военная пенсия, на которую можно худо-бедно прожить.

«Интересно, хватило бы ее на двоих?» – промелькнула у меня странная мысль. Или я ухватила обрывок какой-то его мысли? Я отвлеклась от разговора, вдруг осознав, что ни разу с тех пор, как увидела Климова, не услышала, о чем он думает. Может, на природе мой дар пропадает? В отсутствие ненормальных ритмов мегаполиса…

Я смотрела, как ловко Евгений Павлович справлялся с каким-то блюдом, которое он мешал в большой посудине, собираясь ставить ее в духовку, и пыталась понять, почему же мне совершенно не хочется продолжать ненароком начатое интервью – ни сейчас, ни потом. Мне понравился Климов? Вряд ли. Мне разонравилась моя работа? Не знаю… Столько лет брать интервью у самых разных людей, не спрашивая, а хотят ли они этого, и, главное, не спрашивая себя – зачем это мне, и вдруг задуматься – а стоит ли задавать людям вопросы, которые ставят их в тупик, травмируют, вынуждают говорить на темы, о которых и думать-то подчас больно…

– Мне совсем не нравятся мужчины в последнее время, – услышала я свой голос и поняла, что в поле Евгения Павловича веду себя неадекватно. Хотя, возможно, я просто устала – от своего внезапного ясновидения, от всех событий, обрушившихся на меня после больницы.

Евгений Павлович заинтересованно, но довольно спокойно взглянул на меня:

– А кто нравится? Мопсы в стеганых жилетках?

Я засмеялась:

– Да, с капюшончиками! Не обращайте внимания. Это я как-то случайно сказала.

– Смотрели на меня и думали… Хотя нет. Я не буду вам говорить, о чем вы думали.

Я была уверена, что последние слова Климова были не более чем фигура речи. Не могла же я встретить товарища по несчастью, человека с такой же… проблемой – или как лучше назвать мой внезапный, не очень понятный и довольно утомительный дар – всё знать про всех.