Я никогда не симпатизировал Филипу в молодости, но сейчас я пожалел его. Его раздавили наши «интересные времена», и подняться ему было уже не суждено. Впереди его ждали попытки хоть как-то свести концы с концами, коттедж в наследство от кузины и попытки сдавать его, надежда, что его упомянут в завещании, когда последняя тетушка прикажет долго жить, беспокойство о том, смогут ли дети выделять ему какую-то сумму регулярно. Только на это оставалось рассчитывать, и можно было лишь гадать, согласится ли Люси до конца все это с ним разделить. Зависело от того, какие еще ей представятся возможности. Мы оба все понимали, когда неловко пожимали друг другу руки на улице.

– Приезжай еще в гости, – сказал Филип, зная, что я больше не появлюсь.

– Приеду, – солгал я.

– Не жди следующего раза так долго. – И он ушел к своим просторным прилавкам и пустой кассе.

Люси проводила меня до машины. Я остановился:

– Ты добралась до исходной причины состояния Маргарет? – (Она озадаченно глянула на меня.) – Ты сказала, что заболевание наследственное, но ни с твоей стороны, ни со стороны Филипа не нашлось никаких следов.

– Именно. Конечно, меня одолевали самые мучительные подозрения. Я все время думала, что надо было тщательно изучить медицинскую карту Дэмиана.

– Но ты этого не сделала.

– Нет. Я уже была готова во всем признаться и скрепя сердце предложить посмотреть его карту, но тут мы узнали, что от той же болезни в детстве умерла тетя Филипа, старшая сестра его матери. А его мать даже об этом не знала. И другие ее дети тоже не знали. Теперь ты можешь себе представить, каково нам было в те дни. Им всем просто сказали, что Отец небесный забрал к себе их сестру, потому что любил ее. И всё. – Она поморщилась.

– Как вы узнали?

– Просто повезло. Моя свекровь разговаривала со своей матерью, которой тогда уже, наверное, был миллион лет, и по какой-то причине свекровь рассказала ей о Маргарет. До того мы ничего не говорили бабушке о болезни, потому что не хотели ее волновать. Но на этот раз она наконец узнала правду, и у нее сразу полились слезы, как из пожарного крана, и она, плача, все и выдала.

– Бедная женщина!

– Да, бедная старая женщина. Конечно, она винила себя, и отчасти это ее и доконало. Мы все убеждали бабушку, что ее вины нет, что эта болезнь больше не убивает и так далее, но мне кажется, ей было уже все равно, – печально улыбнулась Люси. – Так загадка и разрешилась. Трагедия в том, что тетю легко могли спасти, правильно подобрав лекарства, но это происходило в двадцатых годах, когда все лечение сводилось к горячему питью и холодным компрессам, да еще выдирали гланды прямо за кухонным столом. Но главное, что Маргарет с тех пор больше не болеет.

– Тебе не было жаль?

– Жаль чего? – На этот раз она и впрямь меня не поняла.

– Что она явно оказалась дочерью Филипа, а не Дэмиана.

Это было жестоко с моей стороны. Вряд ли ей легче будет жить и думать о рае, будучи запертой в преддверии ада.

Но Люси лишь улыбнулась, и на секунду из-под морщин проступила озорная женщина-ребенок, какой она когда-то была.

– Даже не знаю. В то время – нет, потому что вся драма разрешилась, и это было невероятным облегчением. Позже – может быть. Немного. Но пожалуйста, не выдавай меня!

Мы поцеловались, и я уже сел в машину, когда она постучала в окно:

– Если увидишь его…

– Да? – Я ждал.

– Скажи ему, что я помню его. И пожелай удачи в будущем.

– В том-то все и дело. Не думаю, что у него есть будущее. Если и есть, то не слишком долгое.

Это заставило ее замолчать, и, к моему удивлению, на секунду мне показалось, что Люси сейчас заплачет. Наконец она снова заговорила, мягче и нежнее, чем за все это время. А может, чем когда-либо в жизни.

– Тогда тем более. Передай ему мой самый-самый сердечный привет. И скажи, что я желаю ему только хорошего. Ничего, кроме самых добрых пожеланий.

Люси отступила назад от машины, и я кивнул. Судя по этому безыскусному панегирику, отношение к ней Дэмиана было далеко не таким, как я ему приписывал.

Собеседование закончилось. Я поставил ногу на акселератор и двинулся обратно к Лондону.

Ее королевское высочество принцесса Моравии Дагмар, невзирая на титул, обладала робким и застенчивым нравом. У нее была извиняющаяся, страдальческая манера держаться, словно она считала, будто постоянно всех расстраивает, и это, надо признаться, бывало справедливо. Всем нам было неловко, что мы любим ее меньше, чем стоит. Возможно, вы мне не поверите или отнесете это на счет моего исключительного снобизма, но крошечная принцесса и ее обширная мать, великая герцогиня, в те далекие и туманные дни производили на всех нас невероятное впечатление. Нет более восторженного апологета конституционной монархии, чем я, но долгие годы, которые августейшие семьи не сходят со страниц газет, неизбежно привели к некоторой девальвации идеи королевской крови. Публика пришла к мысли, что по большей части эти мужчины и женщины, часто славные, иногда умные, изредка физически привлекательные, не более примечательны, чем любой другой человек, за которым вы можете случайно встать в очередь в продуктовом магазине или в банке. Лишь ее величество по той причине, что никогда не дает интервью и не раскрывает своего мнения, сохранила ореол истинной тайны. Конечно, мы, публика, обожаем домысливать, каков мог быть ее ответ на тот или иной вопрос. «Ей это должно не нравиться», – говорим мы. Или: «Как ей будет приятно это услышать!» Но наверняка мы не знаем, и само это неведение завораживает.

Если можете себе представить, сорок лет назад нас пленял любой человек с подлинной королевской кровью в жилах. Я говорю не только о снобах. Пленял всех. Потому что мы ничего не знали, всему удивлялись, и блеск, который привносили королевские особы в публичные собрания, сегодня не уподобить ничему. Ни одна кинозвезда на пике успеха не может вызвать ликование, подобное нашему, времен пятидесятых-шестидесятых, когда мы обнаруживали в зале среди танцующих принцессу Маргарет. Или если на коктейльном приеме, войдя в зал, вы видели, что в углу с кем-то болтает герцог – двоюродный брат королевы, значит сегодня вы пришли в правильное место. Давным-давно, а точнее, в 1961 году, моя школа однажды целый час везла на автобусе по ухабистой дороге через Йоркшир всех мальчиков плюс тридцать музыкальных инструментов, чтобы мы торжественно приветствовали свадебную процессию герцога Кентского вдоль всего пути от Йоркского собора к дому невесты в Ховингеме. Шестьсот мальчиков, неведомо сколько автобусов, специально репетировавший духовой оркестр – все для того, чтобы посмотреть на несколько машин, которые не остановились и даже, как я помню, не снизили скорость. Разве что, может быть, жених с невестой немного притормозили. По крайней мере, в моих воспоминаниях образ молодой герцогини стоит достаточно четко, остальные – нет. Оркестр играл, мы махали и яростно кричали «гип-гип-ура», кавалькада пронеслась мимо, лишь размытые фигуры, одетые от Молино и Хартнелла, и вот уже никого нет… Все мероприятие от начала до конца заняло пять минут, если не меньше. Мы забрались обратно в автобусы и вернулись в школу.