Они давно решили, что не хотят принадлежать к хиреющему клубу, бесконечно вздыхающему по лучшим дням, которые уже никогда не повторятся. Эти люди хотели вернуть себе влияние и даже власть, и если после шестидесятых это уже не могла быть чисто политическая власть – пусть так, они готовы найти иной путь. Они уже были ненастоящими: несмотря на происхождение, несмотря на дома и драгоценности, на гардеробы и собак, несмотря на то, что вслух они высказывали традиционные убеждения своего класса, они уже думали не так, как большинство их собратьев. Они принадлежали дню сегодняшнему и дню завтрашнему намного больше, чем дню вчерашнему. У них был ум и принципы, твердые, как у управляющего инвестиционного фонда. Но сами эти люди утверждали, что лишь они остались верными своему кругу, больше, чем пораженцы, ибо первейшая задача любого аристократа – оставаться на вершине общества. Бурбон или Бонапарт, король или президент – истинный аристократ понимает, кто сейчас у власти и перед кем следует склонить голову.

Сорок лет назад многое из этого оставалось для нас тайной. Старый мир получил сокрушительный удар в военные и послевоенные времена, и от этого удара ему вряд ли суждено было оправиться. Все в один голос оплакивали свой крах, и лишь много позже мы стали понимать, что не все мы в одной лодке. Некоторые семьи вовсе не катились по наклонной, что бы они в тот момент ни говорили. Во многих случаях это было мое поколение, тогдашние дебютантки и их братья, которые учились в университете или только-только начинали карьеру в Сити. Именно они про себя решили, что не обязательно тонуть вместе с кораблем, и принялись искать способы выбраться обратно на сушу. Они и выжили, и к этой группе еще до того, как она оформилась, тяготела великая герцогиня Моравии, в отличие от своего супруга-фаталиста. Она хотела создать в новом мире плацдарм, с которого можно было отправить свою семью в новое наступление. Этим она мне нравилась.

Начиналась музыка. Музыканты заняли свое место на скромной сцене и заиграли кавер-версии тогдашней десятки хит-парада. Группа была не слишком знаменитой, но по крайней мере их показывали по телевидению, а тогда это восхищало гораздо больше, чем теперь. Пары сходились к дальней части длинного зала, где было место для танцев. Родители, рассевшиеся в своих древних костюмах вдоль стен, в этой части праздника были уже не нужны, и некоторые из них, почувствовав это, поднялись и двинулись к дверям, ведущим к комнатам отдыха и бару. Мы с Люси вышли вперед, и тут я услышал какую-то суету, приглушенные восторженные восклицания и увидел Джоанну Лэнгли, окруженную всегдашней группой поклонников. Она великолепно изображала сестру Наполеона, принцессу Полину Боргезе. Ее костюм, в отличие от моего и от большинства остальных, был новым, видимо специально сделанным по портрету Давида. Правда, принцесса была бы нежеланной гостьей на балу, устроенном злейшими врагами ее брата. К тому же со своей современной целлулоидной красотой Джоанна неубедительно смотрелась в этой костюмной пьесе, однако лицезреть ее было наслаждением.

Группа чуть сдвинулась, и я с удивлением увидел рядом с Джоанной знакомую фигуру Дэмиана Бакстера. Он наклонился и что-то прошептал ей на ухо. Она засмеялась и приветственно кивнула мне, чем обратила на меня внимание Дэмиана. Я подошел к ним.

– Ты не говорил, что идешь сюда, – сказал я.

– До сегодняшнего дня не был уверен, что приду. А потом вдруг подумал: а какого черта! Вскочил в поезд – и вот он я.

– Ты не говорил, что тебя пригласили.

Дэмиан пригвоздил меня взглядом, уголки его рта дрогнули.

– А меня и не приглашали.

Я уставился на него. Что-то похожее на ужас барона Франкенштейна, когда его монстр впервые двинулся по собственной воле, пронеслось по мне.

– То есть ты вломился без приглашения, – подытожил я.

Вместо ответа, он таинственно улыбнулся.

Люси нас слушала:

– Как ты добыл костюм за такое время?

И что за костюм! В противоположность моему, с неправильными брюками и слегка потертыми рукавами, наряд Дэмиана выглядел так, словно был сшит на заказ модельером. Дэмиан решил быть не офицером, как большинство мужчин в зале, а денди, Красавчиком Браммелом, или Байроном, или кем-то в этом духе. Его торс обнимал хорошо подогнанный фрак, на ногах были надеты лосины и высокие начищенные сапоги, выгодно демонстрирующие его ноги. Ошеломительный платок белого шелка был обернут вокруг шеи и заткнут за парчовый жилет.

– Ему пришлось съездить в Виндзорский театр, и вот что ему там выдали, – кивнула на меня Люси.

– Бедолага! – Дэмиан оглядел меня. – Ну да ничего.

Все мои представления о том, что я выгляжу неплохо, увяли и рассыпались, а Дэмиан продолжал в той же легкой беззаботной манере:

– Я попросил одну мою знакомую в Артс-театре устроить мне костюм на тот случай, если я захочу пойти. Ей удалось вовремя его подготовить, что и помогло мне принять решение.

Еще бы, конечно удалось, подумал я. Какая-то несчастная девушка исколола себе пальцы до костей, стояла ночью над стиральной машиной, утюгом жгла руки. Еще бы! И какова была ее награда? Равнодушие Дэмиана. В этом я не сомневался.

Сегодня попасть на подобное мероприятие без приглашения было бы намного сложнее, чем сорок лет назад. Бесконечная забота о безопасности, свойственная нынешнему поколению, а также чересчур высокое самомнение вынуждают выставлять охрану, готовить списки, отмечать галочкой имена, указывать: «Пожалуйста, возьмите с собой это приглашение» – на любое собрание, чуть более важное, чем распродажа в «Теско». Но тогда все было иначе. Все руководствовались общим предположением, что люди, которых куда-то не пригласили, как правило, не пытаются прийти. Иными словами, то, на что полагался человек, желающий оказаться где-то без приглашения, и что от него требовалось для успеха, – это всего лишь настойчивость и выдержка, ничего больше. У Дэмиана их было предостаточно. Но у меня – нет, и я не хотел, чтобы увидели, как я разговариваю с человеком, которого в любой момент могут вышвырнуть. Сейчас, думая об этом, я презираю себя, но тогда я взял Люси под руку и потянул танцевать.

– Талантливый человек всегда пробьется! – засмеялась Люси.

Но я не готов был видеть в этом ничего веселого. Охваченный юношеским эгоизмом, я опасался лишь, что появление Дэмиана может как-то повредить мне.

Излишне говорить, что он бесконечно наслаждался происходящим. Как ребенок, который шалит, пока его не шлепнут, или игрок, который должен ставить, пока не проиграет, Дэмиан вовсю пользовался своим нежеланным приходом, пока не засекут охранники. Сперва он танцевал с Джоанной, словно чтобы оповестить всех о своем прибытии. Он был самым неотразимым мужчиной в зале, а она самой красивой женщиной в Европе, и они составили заметную пару. Остальные поворачивались посмотреть на них и восхищались, в их сторону косились родители, справляясь друг у друга об этом блистательном дуэте. Чуть позже, когда бал набрал полную силу, оркестр объявил восьмерной рил. Современному читателю может показаться курьезным, что мы танцевали шотландский рил на вполне обыкновенной вечеринке, не на каком-нибудь Каледонском фестивале и не на Ночи Роберта Бернса в Керколди, но это правда. На самом деле рил в тот год танцевали на большинстве балов, и, поскольку его шаги требовали свободного пространства, не слишком забитого танцорами, это был удачный способ сделать так, чтобы тебя заметили. Поэтому я не удивился, когда Дэмиан вышел вперед и занял свое место в одной из групп, подхватив под руку Терри Витков. Она сияла от удовольствия и лучезарно всем улыбалась, опираясь на руку настоящего бунтаря, и явно наслаждалась новообретенным статусом возмутительницы спокойствия. Позже я думал, не с этого ли вечера роль Дэмиана в обществе стала меняться от наблюдателя – ну или стремящегося влезть повыше «скалолаза», в зависимости от благожелательности вашей точки зрения, – к ниспровергателю устоев? От восторженного исследователя к вражескому диверсанту. Может, я опережаю события и в тот вечер все еще было неопределенно? Или он тогда уже решил, что всех нас ненавидит?