– Как скажете. Но зачем по секрету?

Молчание в ответ. Он тоже помолчал, обдумывая, и, похоже, понял мои намерения как-то патетически.

– У нас многие благотворительствуют. Но все и всегда открыто. Кое-кто даже напоказ. А вы, значит, вот как. Да-да, понимаю.

Забавляясь, провозгласил: вовсе не благотворительствую и слов таких не знаю, а просто считаю своим долгом. Понял ли он, что это насмешка, или нет, но как-то рыскнул удивленным взглядом и спросил, какую сумму перевода и на какие цели я назначаю. Эта подробность была у меня обдумана. Пожалуй, на что-нибудь из общественно-полезного досуга, но хотелось бы с ним посоветоваться. Когда я назвал сумму, он дернул головой и надолго задумался. Меня уже досада взяла. Он начал осторожно:

– Взнос щедрый. Сразу за год вперед, да? Я бы вот что предложил, если вы не обидитесь. Получилось бы так: я немножко добавлю, и как раз хватит на пианино для школы. Через неделю-другую и привезут. Инструмент в школе есть, но старенький, дребезжащий.

Первым движением моим был обиженный и обидный отказ, но я сразу его прикусил и положил на стол конверт. Отличная мысль. Так и сделаем. Спасибо за помощь. Я рад, что в таком деле мы по-товарищески вместе. Он даже смутился. Обрадовано сказал, что сейчас принесет деньги, это полминуты, у него квартира здесь же при почте. И сразу все оформим.

Мне уже надоело. Не терпелось в локанду – узнать, кто приходил в мое отсутствие. Прощались сердечно. По-моему, чересчур. Он звал заходить, а я только на веранде гостиницы сообразил, что сам не ответил приглашением.

Солнце блеснуло в мелких фасеточных стеклах двери. Карло посмотрел диковато и сказал, что ящик отнесли. Приходил ли кто-нибудь, спрашивать было не нужно. Никто не приходил. И Андрес теперь не придет. Выиграв пари, он проиграл первенство в отношениях и даже попал от меня в зависимость. Забавно.

Поднявшись к себе и рассмотрев бланк перевода, понял, что широтой души щегольнул мой напарник. Добавив к сумме почти четверть, он не только не назвал себя, но и не написал, что пожертвование исходит от двоих. Отправителем значился Аноним.

К вечеру пустого дня Аноним оказался возле школы. Дверь стояла открытой. Почему-то потянуло войти. Взглянуть на старое пианино, что ли? А ведь именно так. Надо же. Когда я шагнул на порог, раздались тихие соль-минорные аккорды. Заиграли что-то странное. Сквозь приблизительные фантазии я с трудом узнал Шуберта. Свернув из короткого широкого коридора, я задел пустое ведро и чуть не споткнулся о брошенные поперек дороги щетки и тряпки. Ведро звонко застучало и покатилось. Три девочки вздрогнули, взвизгнули и уставились на меня, приоткрыв румяные губы. За громоздким, действительно, дребезжащим пианино сидела Анита с подружкой-близняшкой, а третья, такая же темноглазая, но постарше, повыше и пышного сложения, стояла над ними и любовалась на себя в зеркальце. Мгновенно спрятав его в карман фартука, она заулыбалась первая.

– Здравствуй, крошка Анита. Познакомь меня со своими подругами.

Черные глаза-вишни сердито заметались. Знакомить меня с другими красотками у крошки желания не было. Она стремительно сорвала косынку, перебросила на грудь косы, вскочила и затараторила. Ах, что ж вы не пришли, все уже готово, дедушка ждал, он и сейчас ждет, правда-правда, пойдемте скорей, я вас провожу к дедушке, уборку без меня начнут, ничего страшного.

Тоненькая подружка наклонилась над клавишами, толстуха же уверенно перебила.

– Без нее не начнем, а без нее познакомимся. Я Марго. Или Рита. Вам как больше нравится? – Пойдемте, дедушке надо с вами поговорить… – А еще меня называют Яблочко. Что вы на это скажете? – Дедушка велел вас найти, пойдемте. – А вечером будете на площади? Потанцуем. Я вас приглашаю. – Да помолчи ты! – А вы меня приглашаете?.. – Марго! – А вам сколько лет? Мне шестнадцать!

У Аниты щечки-персики полыхнули гневным румянцем. Она чуть слышно прошептала: «Вот же наглая!» – но взяла себя в руки и подбородком указала на третью подружку: «Она тоже Рита!»

– Что вы играли, красавицы?

– Такая песня грустная… – решилась тихонько ответить Рита-маленькая.

– А вы поете? – тут же вмешалась Рита-большая. – Когда мы с вами споем?

Но, оказывается, предстоял бенефис Аниты.

– Это моя песня! Мы с дедушкой недавно ездили за Реку. Да, я за Рекой побывала, а они нет. Там в гостинице музыкальный ящик. Красивый. Играет разное. И вот эту песню. Запомнила до капельки. И девчонок научила. Слова сама придумала! Ну, девчонки помогли. Самую чуточку. Хотите, споем? Мою песню?

– Очень хочу.

Не закоченевшая рука шубертовского нищего музыканта, а крепкие юные ручки начали великую мелодию. И три голоса завели любовные жалобы.

Рита-Яблочко выводила «приди!», глядя на меня пристально и многозначительно. Анита тоже оглянулась через плечо. Песню она запомнила не до капельки, а присочинила половину. Да и что мог нагудеть ей механический органчик? Конечно, это было уморительно смешно. Но и ужасно жалко. Непонятно кого. Разумеется, я похвалил, но зачем-то сказал: «Только по-настоящему не совсем так и в другой тональности».

Анита заволновалась, завертелась. А вы разве знаете? А где вы слышали? Ах, разучивали? Сыграйте, ну пожалуйста! А я подыграю. Не бойтесь, сразу перейму! Садитесь на мое место. А ты брысь!

Старое пианино дребезжало не «чуточку», а основательно. От этого глухая квинта в басу звучала особенно уныло. Именно так, как надо. Пальцы все вспомнили сами. Анита напряженно дослушала, не подыгрывая, и сразу потребовала: а про что там на самом деле? Какие слова? Я изложил знаменитую историю. Она кисло спросила: «И все?» Рита-скромница шепнула: «Но это же хорошо, что он позвал старичка с собой». Рита-кокетка смотрела без выражения. Анита раздумывала, покусывая то верхнюю губку, то нижнюю. И вдруг рассердилась.

«Ну и что это значит? Ах, у старичка ни гроша на тарелочке и собаки на него ворчат! А зачем он торчит за деревней? Там никто не услышит эту его лиру. Или шарманку. Или на чем он там играет. На рынок надо идти, вот куда. А если озяб, пусть сыграет в кабачке. Там и накормят и стаканчик нальют… Этот тоже хорош, одинокий странник на зимней дороге! А тот из ума выжил, и ветром его качает. Что он с ним делать будет? Вместе горе мыкать, песни распевать? Ну и дурак! Кому это надо?»

Добрая Рита что-то тихо возразила, я не понял. А сочинительница отрезала:

– Толку-то, что будут вдвоем. Меня бы спросил, я бы ему все сказала. У нас нищих нету! А песни петь молодым нужно с молодыми! Вот так-то. У меня вышло лучше. И правильнее!.. Сыграйте еще раз, ну пожалуйста.

С великолепной чуткостью перестроившись на точную мелодию, она запела. Своими правильными словами. Но было уже не смешно. Старый лирник потому и ушел подальше от людей, чтобы нагонять тоску не на всех подряд, а только на тех, кто его разыщет. Как я разыскал.