Элайасу искренне нравилось ходить в дозор. Именно этим и занимались в ДРД — шли на риск. Эти парни маленькими группами по 5–12 человек углублялись в джунгли и возвращались с информацией, которая должна была иметь переломное значение. Иногда они отправлялись в долину Ашау и вели наблюдение с тропинок и горных вершин за двигавшимися по тропе Хо Ши Мина из Лаоса или Северного Вьетнама силами регулярной армии Демократической Республики Вьетнам[50]. Такие отряды должны были не вступать в бой, а просто отслеживать местонахождение противника и сообщать о результатах наблюдения, порой вызывая огонь артиллерии или же без особого шума возвращаясь на базу. Некоторые ужасы были больше раздутыми слухами, нежели реальными случаями. «Никто живым не вернется», как правило, следовало воспринимать как преувеличение. Большую часть времени вообще ничего не происходило.

Как мои читатели уже, возможно, догадались, только я добрался до 1-й кавалерийской дивизии на севере, как другой мудила — мастер-сержант с огромными закрученными усами, нелепо смотревшимися на его испитом лице, венчавшем худосочную зататуированную фигуру, отстранил меня от ДРД за «вызывающее поведение». Этот увешанный сверх меры знаками отличия обладатель шести полосок опрокидывал в себя больше виски, чем многие сломленные жизнью ковбои за пятьдесят. Его раздутое пузо, непонятно как державшееся на костлявом тощем теле, свидетельствовало, что его пропитанные виски мозги более не в состоянии были переваривать пищу или мысли. Есть люди, для которых нет ничего более приятного, чем обосрать с бодуна «этого гребаного шнурка».

Тем не менее мне удалось немного лучше узнать Элайаса. С ним было весело проводить время, и он, казалось, нравился всем, ни у кого к нему не было претензий. Он курил наркоту в тылу, любил музыку и умел ботать по фене. Барнс был жестким и настоящим, а Элайас — эдакой мечтательной кинозвездой. Глядя на Барнса, ты мог быть совершенно уверен, что он переживет эту войну. Кто мог угробить Барнса, если это не удалось даже пуле, попавшей прямо в голову? А вот Элайас… Совершенно другой чувак, другая судьба. Он был более уязвимым, более женственным. С Барнсом я был настороже, но я хотел получить назначение в отделение к Элайасу, чтобы иметь возможность блеснуть и выпендриться перед ним. Мне хотелось ему понравиться. Из-за того мастер-сержанта я лишился этой возможности навсегда.

После того как меня выкинули из ДРД, я оказался в обычном подразделении 1-го батальона 9-го кавалерийского полка. Именно здесь я познакомился с сержантом Барнсом, который всем тут заправлял. И именно здесь, примерно через месяц, до меня дошло известие. Новость была озвучена мимоходом, как услышанный по радио счет бейсбольного матча. Какой-то «сержант Элайас из ДРД» погиб во время патрулирования из-за чьей-то бестолковости: случайно взорвалась граната. Детали происшествия были неясны, но граната принадлежала кому-то из наших. Это не была засада или перестрелка. Такого хорошего человека погубила чья-то ошибка. Боже мой! Я даже представлял себе, как тот мастер-сержант, мудак, имевший на меня зуб, отправляется на простое задание, чтобы выполнить свою боевую норму, с небрежно закрепленной гранатой. Но, если оставить в стороне мое предубеждение в отношении мастер-сержантов, что я мог знать о том, что произошло? Я попытался это выяснить, но докопаться до правды во время войны практически невозможно. Чтение рапортов постфактум, если вы вообще получите к ним доступ, столь же мало вам поможет.

Когда в джунглях завязывается перестрелка, сначала непонятно, кто и откуда стреляет. Из-за причудливых углов отражения звука в джунглях зачастую не знаешь, где свои. Только выстрелы, дым, крики по радио. Часто получалось, что свои же стреляют мимо тебя в сторону предполагаемого нахождения противника. Ничего приятного в этом чувстве нет. Смерть обступает тебя со всех сторон, со всех 360 градусов.

Никто из моего нового подразделения, в том числе Барнс, не был знаком с Элайасом. Только я, и от этого становилось тяжелее. Я знал Элайаса как прекрасного человека, но мне не с кем было поделиться своими чувствами. Со временем воспоминания об Элайасе были погребены под грудой других. В равной мере было несправедливо и то, как шинковали наши подразделения, добавляя новичков и перетасовывая нас в приказном порядке так, что мы теряли связь друг с другом. Возможно, это делалось намеренно, и они хотели предотвратить деморализацию, поддерживая обезличенность и забвение всего происходящего вокруг нас, однако мы все равно обо всем узнавали по сарафанному радио. Я никогда не верил в чью-то небрежность, как утверждалось в донесениях о смерти Элайаса. Я чувствовал, что произошло нечто худшее. Я пытался дойти до моего старого подразделения, чтобы задать несколько вопросов, но возможностей сделать это, пока мы находились в базовом лагере, было крайне мало. Не так много времени прошло прежде, чем сержант Барнс также исчез однажды без всякой помпы, очевидно, подошел к концу срок его службы. Объяснений не поступало. Так все устроено в армии.

Через 17 лет, в 1985 году, я посещу недавно построенный в Вашингтоне Мемориал ветеранов войны во Вьетнаме, чтобы удостовериться, что Элайас мне не привиделся. Он существовал: надпись на мемориале указывала на Хуана Анхеля Элайаса из штата Аризона. Я использовал его настоящее имя во «Взводе», чтобы почтить его память, и упомянул его в интервью. Тогда я получил еще одно подтверждение его существования. Его дочь написала мне и приехала в Лос-Анджелес, чтобы узнать о том, кем был ее отец, которого она, черт возьми, совсем не знала. Впрочем, и я его особо не знал, поэтому вряд ли ей в этом сильно помог. Она была ребенком, когда его убили, и, несмотря на свою хрупкость, сполна хлебнула лиха. Он был так молод, как и все мы. Не только она, но и многие ветераны и их семьи сталкивались с трудностями. Война порождает эти проблемы. У Элайаса и ее матери был бурный брак, и Элайас испытал множество проблем с так называемым законом, соблюдением закона в Америке. Как человека из Нью-Йорка меня порядком раздражало обилие полицейских сериалов на ТВ, однако я теперь осознаю, что закон, шерифы и правосудие фронтира[51] укоренены в душе американцев. Они также фундаментальны для нашего сознания, как тяга к огнестрельному оружию. Забудьте о школьных уроках. Большинство американцев лучше понимают, что такое тюрьма и «закон», чем что такое школа. Люди в Америке попадают в «неприятности». Таков порядок вещей, недаром это обыгрывается в бесчисленном множестве песен под гитару. Элайас бросал вызов судьбе своим свободным духом. Барнс же выступал как шериф, вершащий правосудие по обычаям Дикого Запада.

Но что, если бы Барнс и Элайас служили в одном взводе? Мое воображение зажглось этой идеей. Они были бы «альфа-лидерами» этого выдуманного взвода. Оба мужчины, как и в реальной жизни, обладали видимым невооруженным глазом сексуальным магнетизмом. Сюжет выстраивался бы на фундаментальном, драматичном дуализме. Меня в роли новобранца Криса Тейлора привлекали две разные стороны самого себя: «жизненная» мощная маскулинность моего отца в лице Барнса в конфликте с идущим вразрез с правилами бунтарством моей матери в лице Элайаса. Все это заинтриговало меня. А что, если в финале один мужчина уничтожит другого? Как Ахилл поступил с Гектором.