– Ну, в морг, так в морг! Почему нет? Пуркуа бы, как говорят французы, и не па?

11

– Как удачно мы с тобой сегодня выбрали туалет, да, Зизи? – радовалась Софья Пална, пока мы ждали трамвай. – Лиловый – это цвет полутраура, вполне к случаю! А хороши бы мы с тобой были в морге в алом сари с кораллами!

Веселая старушка со смехом подтолкнула меня локтем. Острый и твердый, как сухой кукурузный початок, он вполне мог поцарапать мне бок, защищенный только трикотажным джемпером. В моем походном гардеробе ничего лилового не имелось, так что я незатейливо оделась в голубое: джинсы, джемпер, шелковый шарфик – стиль и цвет моей экипировки были жизнерадостными, но в меру. Не настолько, как у алого сари с коралловыми бусинами.

Возрастная модница Софья Пална и ее четвероногая подружка Зизи вновь показали класс. Старушка с утра пораньше облачилась в винтажное платье из лилового шелка с защипами. Прямой силуэт, кисейная отделка по подолу и три ряда аметистовых пуговок живо напоминали о двадцатых годах прошлого века. Но шерстяной жакет в тон платью, несомненно, был сшит совсем недавно, одновременно с собачьей жилеткой из того же материала.

По сравнению с расфуфыренной хозяйкой Зизи смотрелась скромно, однако шерстяная жилетка сидела на собачьем тельце безупречно, как влитая. Окантованные благородным металлом пуговки сверкали натуральными камнями, а из кармашка свешивалась серебряная цепочка. Я бы не удивилась, если бы псинка периодически присаживалась на задние лапы, чтобы передними достать из кармашка миниатюрный швейцарский брегет и посмотреть, который час. Думаю, одна пуговка на хлястике собачьей жилетки стоила больше, чем вся моя экипировка в стиле «кэжуал».

– Это просто удивительно, какая моя дорогая Зизичка чувствительная, прямо-таки экстрасенс! – оживленно рассказывала Софья Пална уже в трамвае. – Стоило мне утром вынуть из шкафа красное бомбейское платье, как она разлаялась – не остановишь! Ну, не хотела она, чтобы мы с ней сегодня в красное наряжались! Как знала, что это будет совсем некстати!

Я подавила желание узнать, какой экстравагантный наряд предполагался для четвероногой компаньонки щеголихи в алом бомбейском сари с кораллами – филиппинский саронг из краснознаменного плюша с рубинами?

По теме сверхъестественного собачьего чутья у меня нашелся другой вопрос:

– Софья Пална, скажите, а почему ваша Зизи так яростно облаивает Павла?

– Твоего фальшивого пирата с бриллиантовой серьгой? – Старушка поджала губы.

Я рассмеялась, оценив оригинальность и точность образной характеристики.

Павел и мне чем-то напоминал благородного разбойника – загорелым лицом, небрежной прической, пружинистой легкостью движений, опасно обаятельной улыбкой и цепким взглядом. Но я наивно полагала, будто очарование мужского коварства на ровесниц саблезубых тигров и мамонтов действовать не должно. Ан нет, Софья-то Пална, похоже, не осталась равнодушной к сексуальным флюидам моего нового друга! А еще клеймила позором распутницу Герофилу. Видимо, она сама не понимает, что Павел ей очень не нравится именно тем, что очень нравится. И не улавливает своим притупившимся слухом отчетливых ноток обиды и ревности в этом своем «твоего пирата». Моего, моего! Я от своей добычи никогда не отказываюсь.

– Этот твой Павел несколько дней назад нас с Зизичкой сильно напугал, – сердито объяснила Софья Пална. – Мы приходим в кондитерскую – он там, мы отдыхаем на лавочке – он садится на соседнюю, мы идем по улице – и он следом. Право, мы думали, что он нас преследует!

– Размечтались! – беззвучно хмыкнул мой внутренний голос.

– Вот Зизичка и облаивает его теперь всякий раз, как увидит!

– Значит, тем вечером, когда я впервые увидела вас с Зизи за стеклом кондитерской, собачка лаяла вовсе не на меня, а на мужчину позади? – сообразила я. – Конечно! Отпрянув от стекла, я наступила Павлу на ногу, значит, он не проходил мимо, а стоял у меня за спиной. Вот интересно, зачем?

– А зачем он все время крутится вокруг этого места? Я вижу его там по пять раз на дню! – Старушка пожала плечами. – Хотя, в отличие от нас с тобой, он не похож на человека, обожающего горячий шоколад и свежие булочки!

– Точно, Павел пьет двойной эспрессо без сахара, – машинально подтвердила я.

Наблюдения Софьи Палны и особенно напрямую следующие из них выводы мне не понравились. Я уже знала, что по причинам личного характера – в память об усопшей сестрице Эве – Павел чрезвычайно интересуется историей Герофилы. Его частые посиделки в кондитерской и прогулки вблизи ее скорее всего объясняются близостью отеля, где произошла трагедия. Павла притягивал к себе роковой «Ла Фонтен»! Вероятно, он искал способ туда попасть – и благополучно нашел его, заночевав у меня!

Я вспомнила, какой всплеск оживления вызвала у Павла информация о том, что я остановилась в отеле напротив, во время нашего первого ужина, и утвердилась в своем подозрении. Не я его соблазнила, а он меня использовал!

Эта мысль серьезно ухудшила мое настроение, так что в муниципальный морг я вошла с самым подходящим выражением лица – в неподдельной печали. Софья Пална, напротив, вновь пришла в приятное расположение духа.

Глядя на нее, я уже не в первый раз подивилась тому, что старикам бывает свойственно воспринимать уход из жизни других людей как свою моральную победу: вот, уже и тот умер, и эта скончалась, и тех уж нет, а мы все живы, значит, молодцы, круче многих, даже тех, кто был помоложе!

При этом ориентировалась моя спутница в городском морге на удивление хорошо. Да и служащий, который безотлагательно принял нас в маленьком кабинете на входе, поздоровался с Софьей Палной как с доброй знакомой.

– Анюта, знакомься, это Аристотель! Он тут и костюмер, и цирюльник, и гример. Аристотель, это Анюта, она из России! – коротко и по существу представила нас старушка.

Лысый бородач по имени Аристотель имел не самую приятную, но, безусловно, запоминающуюся внешность. Голова его напомнила мне желтый мраморный шар, сверху гладкий и блестящий, а снизу поросший курчавым бурым мхом. Мощный мясистый нос нависал над яркими и блестящими губами, словно их густо накрасили помадой. Черные брови срослись в одну волнистую линию, а под ней бабочкой открытой устричной раковины распахнулись поразительно красивые карие глаза с перламутровыми белками.

Аристотель вкусно поцеловал мою руку и произнес длинную тираду на греческом, которого я не знаю. Однако интонации и влажный взгляд оратора не оставили сомнений в том, что я получила какой-то многоэтажный комплимент.

– Аристотель, говори по-человечески, этой твоей тарабарщины тут никто не понимает! – потребовала Софья Пална.

Повторенная по-французски, длиннющая фраза прозвучала как банальное: «Рад знакомству». Я усомнилась в точности перевода, но ограничилась таким же коротким ответом: «Взаимно».

– Ну, и чудненько, – резюмировала Софья Пална. – Аристотель, мы к тебе по делу. Анюта, задавай свои вопросы.