Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же касается моего личного положения, я фактически потерял в России все: исключительную должность, состояние и даже свои ящики для офицерского багажа, брошенные где-то в Киеве и во время Онежской экспедиции. Ничего из этого мне никаким образом не было компенсировано… В том, чтобы поправить свое положение и, прежде всего, спасти свою семью, я могу рассчитывать только на себя.
Новости из Архангельска, увы, нехорошие. Русский батальон, сформированный из военнопленных, взбунтовался и перешел на сторону врага, уничтожив сменивших меня английских офицеров. Это начало разгрома. Обескураженные, англичане собираются покинуть фронт Белого моря… Я больше, чем когда-либо, беспокоюсь за свой народ, и у меня такое впечатление, что я борюсь изо всех сил, пытаюсь сдвинуть небо и землю, но ничего не двигается, как в самом неприятном кошмарном сне.
Мой друг из России, француз, который, как и я, родился в Москве, только что вернулся во Францию. Он был часовщиком в доме Борет. 30 сентября 1919 года бежал из Москвы. История его невероятна: Людольф уехал на электричке в Можайск, под Бородино; потом он ехал на почтовом поезде из Можайска в Смоленск, спрятавшись под сиденья, затем восемь дней шел по лесам в Польшу, где ему помогли продолжить путь во Францию.
Бог мой! А Ида? А мой малыш Эдуард?
Людольф потом опубликовал в газете статью, в которой описал шаткое положение Москвы: все более скудные продукты, частые смерти от голода, отсутствие извозчиков на улицах (потому что исчезли лошади), город в ужасном состоянии, всюду грязь… С 26 августа 1919 года декрет Ленина обязывает всех работать или иметь трудовое удостоверение, служащее пропуском. Я уверен, что Ида с помощью своего двоюродного брата Топленинова могла бы получить такой пропуск, в случае, если, конечно, он не сидит в тюрьме как бывший директор завода и как отъявленный буржуа…
Когда я снова увижу свою семью?
Глава 2
Одна?
Ида
Весна 1918
1918 год в Ивановском проходит в ритме природы и порядка, навязанного новой властью. С момента, когда Ида вернулась из Москвы в феврале, она перевернула страницу своей жизни. Она больше ни к чему не привязана. Муж вдалеке… Квартиры у нее больше нет. Ей по-прежнему приходится каждый день строить вслепую, совершенно не представляя, каким окажется завтрашний день. В вере, в любви к сыну, в уверенности, что этот завтрашний день настанет. А это уже что-то.
Вернувшись в деревню, Ида размышляет обо всем, что увидела за столь короткое время в Москве. В этом мире, который был когда-то ее миром, произошли такие перемены… Требуется время, чтобы оценить их масштаб или даже хотя бы просто принять их реальность.
Здесь тоже все стремительно меняется. Хватка большевистского режима с каждым днем становится все крепче. Его неспособность справиться с ситуацией при этом очевидна. Людям приходится лезть из кожи вон просто для того, чтобы выжить. И то, что они получают в результате, – далеко не лучшего качества. Ида видит, как некоторые жители деревни погружаются в гнусные доносы лишь для того, чтобы извлечь скудную прибыль или, что еще хуже, отомстить. Ее любимая Клавдия Федоровна была арестована, вероятно, за то, что «прежде» ее муж был священником. Вскоре под давлением объединившихся жителей села ее освободили, но она так и не смогла рассказать, кто на нее донес и почему. Ида знает ее, она знает, что Клавдия сторонится какой-либо политической деятельности и что она доброжелательная женщина, – Ида может засвидетельствовать это, просто вспомнив, как Клавдия встретила их с Эдуардом, когда они приехали из Москвы. Как же можно ее в чем-то обвинить? Но со временем Ида понимает, что для того, чтобы попасть в тюрьму, не обязательно нужен повод… Это – пугающее осознание. Если Иду арестуют за то, что она жена француза или подданная Германии, что станет с ее сыном? Она даже не хочет об этом думать. К счастью, у нее есть дядя Сергей и тетя Хельма. Но как долго это продлится?
Страна шатается, а деревня самоорганизуется, как может. С июня по ноябрь происходят изменения в их жизни: все крестьяне обязаны теперь сдавать пшеницу, которая будет перераспределяться; все промышленные предприятия, вплоть до самой мелкой мастерской, национализированы; всякая частная торговля запрещена. Столько декретов, которые делают 1918 год решающим в построении большевизма и наступлении голода… Говорят, что в городе снабжение все хуже и хуже и что цены растут с каждым часом. Паек хлеба, получаемый по продовольственным карточкам, не превышает двадцати пяти граммов на человека, это очень мало…
Дядя Сережа, которого ценят за его навыки и опыт, не только сохраняет свой пост директора, но, кроме того, получает немалую зарплату, несмотря на свой ярлык «бывшего начальника». Как и всем в деревне, ему платят за раздачу мукой, рыбой, пшеницей, просом. Все организуют свое выживание с помощью системы обмена продуктами и услугами. Иде, например, приходится заниматься шитьем в дополнение к своей небольшой должности на фабрике. Няня Эдуарда вернулась в свою деревню, больше не имея возможности жить вдали от семьи. Кроме того, Иде уже становилось трудно прокормить третий рот.
Ида и ее сын живут в одном распорядке. Утром она отводит Эдуарда к Кате которая присматривает за мальчиком вместе с дочерью. А вечером, когда Ида заканчивает работу, она возвращается к ним и наслаждается сладким моментом общения со своей дорогой подругой, пока Катя готовит им чай. Девушки садятся у огня и разговаривают. Это пора дня, когда можно расслабиться, атмосфера строится из всего и ничего, маленьких фактов, улыбок и споров детей, простой радости быть вместе. Позже вечером Ида и Эдуард возвращаются в свою избу. Она