Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды утром в июле 1918 года Иду навещает Серж. Он воспользовался разрешением, предоставленным французской военной миссией, и приехал, чтобы сообщить ей кое-какие новости.
От него Ида узнает о смерти свекрови, произошедшей двумя месяцами ранее, и о приезде в Москву ее супруга. Итак, он вернулся! Но почти тотчас же уехал, Серж сообщает, что сейчас он на Крайнем Севере. Как жаль, что они разминулись! Как это вообще было возможно? Имеет ли он хоть какое-то понятие о тяготах их здешней жизни? КАК ОН МОГ НЕ ПРИЕХАТЬ?
Но что еще она может сделать, кроме как скрыть огонь, вновь поднимающийся в ее груди? Она никак не может выразить этот тупой гнев, не может никому ничего высказать. Когда семья заговаривает о муже, она опускает голову и молчит. Поэтому они прекращают говорить на эту тему и окружают ее всей любовью, на какую способны. Наверное думают, что он бросил жену и сына. «Может быть, так оно и есть?» Ида отвергает эту идею как дьявольское предположение. Идет война, революция. Никто не может передвигаться свободно…
Серж рассказывает, что ему удалось уговорить жену и сына уехать из России. Он переживает также и за Иду с Эдуардом и хотел бы помочь им покинуть страну. Он и сам подал прошение о выезде во Францию, но до сих пор нет ответа.
Ситуация в Москве для французской общины, сложилась, мягко говоря, напряженная, хотя она, несомненно, лучше, чем у московского населения в целом. Серж описывает очереди перед магазинами, нехватку провизии, невообразимые цены, насилие, кражи, нападения и потерю французами всего того, что они построили. Рассказывает он и о французском промышленнике по имени Эмиль Жермине. Он не только лишился своего завода по производству авиационных двигателей без какой-либо компенсации, но и подвергся унижениям вкупе с тюремным заключением. Серж далек от оптимизма и считает, что им непременно нужно уехать.
«Уехать?»
Ида молчит, опустив голову. Она сидит, сцепив руки, спина прямая. Взгляд, который она наконец поднимает на Сержа, прерывает его речь. Ледяная бесконечность озер в ее глазах простирается далеко. Она сидит неподвижно, не моргая. «Уехать?» – казалось, говорят ее глаза. «Но как, почему? Это моя земля… а если ее нет, то другой земли не будет. Так зачем уезжать?»
Серж улыбается. И молчит.
Они идут на прогулку в лес, каждый держит за руку Эдуарда, но он вскоре убегает вперед, пытаясь поймать бабочку. Медленно Серж погружается в мир Ивановского. Изящные жесты Иды, то, как просто она подчиняет свою жизнь новому закону, встреча с Катей, дядей Сергеем и тетей Хельмой, двоюродными братьями Сережей и Володей, с Клавдией и Павлом превращают эти три дня, проведенные им в Ивановском, в сокровище человеческой заботливости, которое он надежно прячет в своем сердце. Конечно, жизнь здесь не так проста, но этот маленький мирок живет, и можно даже просто быть счастливым, радуюсь возможности просто быть вместе. Серж занимает свое место в этом маленьком мире. Очень искусный и творческий, он участвует в изготовлении декораций для следующего спектакля, который хотят устроить кузены. Он не скрывает радости от того, что позволяет пальцам скользить по дереву, гравировать, рисовать… Так давно он этим не занимался… Или, может быть, дело в этом невероятном напряжении последних месяцев в Москве. Теперь он будто бы переносится в другое, прежнее время, где эта жизнь и эти движения наполняли его радостью! Его подруга встречает все трудности с таким благородством и смирением, сохраняя нетронутой свою веру и, прежде всего, ставя любовь к своей семье и музыке выше всех материальных забот. Она стремится к самому главному в жизни и питается им. Это глубоко трогает Сержа. Когда он садится на поезд обратно в Москву, он увозит в своем сердце образ Иды, ее чистую и вдохновляющую дружбу как глоток свежего воздуха перед лицом жизни во французской военной миссии.
Глава 3
Аресты, экспроприация, голод и морозы
Лето 1918 года стало поворотным моментом в жизни французов в Москве. В июле было произведено несколько арестов солдат и гражданских лиц, за которыми, после захвата Архангельска союзниками, и последовала «облава» на французов и англичан. Забрали около шестидесяти французов и двадцати англичан. В сентябре, после покушения на Ленина, бушуют репрессии, на этот раз против французских монахинь в Москве. Французы стали врагами, «контрреволюционными империалистическими бандитами». Красный террор уничтожит за два месяца от 10 до 15 тысяч человек всех национальностей. Их арестовывают, грабят, отбирают имущество, бросают в тюрьмы.
Через месяц сестер отпускают, за исключением одной, она останется в тюрьме до декабря. Постепенно освобождают тех, кто был арестован 5 августа. Они в спешке регистрируются на репатриацию. Лишения и тяготы тюремной жизни берут верх над их сомнениями в необходимости отъезда. Затем аресты возобновляются, это происходит волнами: четыре офицера и тринадцать солдат из военной миссии, дипломаты и еще гражданские, инженеры, журналисты… но те, что остался во французской общине и на свободе, не забывают своих заключенных и организуются с Красным Крестом, посылают им еду, потому что тюремная еда ужасна: щи, тухлая селедка и немного черного хлеба. Также им передают книги.
Распространяются репрессии, арестованных шантажируют: так, журналисту Л. Нодо предлагают сделать письменное заявление с осуждением интервенции союзников в Россию взамен на свободу… Он отказывается и проводит в заключении многие месяцы.
Всех заключенных допрашивает другой француз, зловещий Де ла Фар, отъявленный большевик, секретарь Петерса, уполномоченный по борьбе с контрреволюцией. Латыш Петерс – настоящий хозяин России: он командует всей Красной гвардией. Именно он отдает приказ расстрелять всех буржуев. И французы, предстающие перед Де ла Фаром, молодым человеком двадцати трех лет, воспитанным в Петрограде монахинями, во французской школе и на средства правительства, подвергаются не