Голландская республика была кальвинистской страной, но Джон Кальвин не почувствовал бы себя дома в Амстердаме XVII в. Голландские купцы не позволяли реформированному духовенству влиять на политику или бизнес. Католики, анабаптисты, евреи и атеисты — все были равны в Амстердаме. Религиозный запал, который подстегивал голландцев во время восстания против Филиппа II в 1580 г. и который заставил их продолжать бороться в 1580 г., когда казалось, что надежды больше нет, сменился стремлением зарабатывать деньги. Фактически голландцы растеряли большую часть своего запала середины XVI в., который сохранили их давние соперники — испанцы. Эта потеря религиозного пыла станет более очевидна, если сравнить миссионерскую работу Голландии и Испании XVII в. Тысячи испанских священников и монахов побывали на Филиппинах, в Индии, Сиаме, Китае и организовали обширную сеть католических школ, церквей, семинарий и университетов. Голландская Ост-Индская компания посылала товары многим кальвинистским министрам и школьным учителям в Азию, но их миссионерская деятельность была очень слабой.

Процесс формирования капитала был более сильным в Амстердаме, чем в иных ранних капиталистических центрах — Флоренции, Вене, Аугсбурге, Антверпене. Однако мы не должны преувеличивать новизну коммерческих изменений в Голландии XVII в. Вся торговая структура Амстердама — банки, обмен валюты, зарубежные компании — базировалась на фундаменте XVI в. Позже амстердамская система ведения торговли превратилась в обычное партнерство. Совместные компании походили на гильдии Средневековья в плане своей протекционистской политики. У Ост-Индской компании была монополия на торговлю на Востоке, и она запрещала голландским купцам (не совладельцам) участвовать в торговле на островах со специями. Компания не просто провоцировала конкуренцию; она сознательно уничтожила несколько плантаций перца на Суматре и несколько грузов с мускатным орехом, чтобы сохранить спрос и цену на эти продукты высокой. Более того, благосостояние голландцев было строго лимитировано высшим и средним классом. Полотна Яна Вермера и Питера Хооха, на которых изображены сытые, хорошо одетые бюргеры, живущие в чистеньких, удобно обставленных домах, иллюстрируют только одну сторону жизни голландцев в XVII в. Половина населения Амстердама жила в ужасных условиях: в полуразваленных хижинах или подвалах. Рабочие трудились по 12 или 14 часов в сутки и были счастливы, что у них есть работа и еда из бобов и ржаного хлеба. При всей своей находчивости даже голландцы не смогли добраться до экономики изобилия.

Относительно низкая продуктивность экономики Европы на протяжении XVI и XVII вв. помогала сохранить ее социальную структуру резко расслоенной. Разделения между классами были формализованы до крайностей. Каждый ранг социальной лестницы — от принцев на вершине до слуг на ее дне — имел свой стиль в одежде, рацион питания, место поселения и развлечения, свои традиции и способ поведения. Ценностные системы аристократа, буржуа и крестьянина разительно различались. Словарный запас и акцент, даже позы, осанка быстро показывали социальный статус их обладателя — это помогает понять, почему было практически невозможно для любого, родившегося в своем классе (особенно на дне социальной лестницы), подняться выше или ниже. Иерархия считалась мерилом цивилизации. Социальные градации, вероятно, были довольно приблизительными в Ирландии, Швеции, России и Америке, но во Франции, центре цивилизации, они были доведены до идеала. Слова Улисса в шекспировской пьесе «Троил и Крессида» замечательно выражают мнение большинства современников о том, что социальная иерархия несет политический порядок и экономическую стабильность:

Шекспир считал, что растущий дух капитализма разлагает традиционные иерархические формы, но одновременно и интенсифицирует их. Так, талантливый и предприимчивый человек теперь имел куда больше шансов улучшить свое положение. Но экономическая пропасть между высшим, средним и низшим классами становилась все больше. Если бы европейцы XVI–XVII вв. прошли через опыт экономики изобилия и механизированного производства, как мы, без сомнения, ожидания низших классов выросли бы, а вкусы богатых принизились. Однако экономика, базирующаяся на ручном производстве и предлагающая только ограниченный доход, имела противоположный эффект. Для людей, находящихся на вершине социальной лестницы, повышение уровня богатства и доходов сделало возможным ведение весьма экстравагантного стиля жизни, о котором короли и лорды Средних веков не могли и мечтать. Роскошь стала обязательным символом принадлежности к высшему слою. Люди, находящиеся на социальном дне, с другой стороны, существовали настолько бедно, как только было можно, на протяжении многих веков, не допуская (из-за экономики недопроизводства) даже надежды на возможное улучшение положения. Проще говоря, европейцы периода Религиозных войн были разделены на тех, кто имеет, и тех, кто нет, — на богатый и средний классы с их полной монополией на богатство и комфорт и на класс слуг, которые знали, что не получат ничего свыше своей планки. Это психологическое разделение на имущих и неимущих отлично показано на примере обзора английского общества, выполненного в 1696 г. выдающимся статистиком Грегори Кингом. Используя цифры, полученные в результате интенсивных поездок по стране, анализа налоговых поступлений и записей о смерти, рождении и заключении браков, Кинг подсчитал, что население Англии составляло 5,5 миллиона жителей (к этому мнению пришли и современные демографы). Интересно, как Кинг в своих податях разделил людей на две категории: 2,7 миллиона населения составляли люди, «повышающие доходы государства», и 2,8 миллиона составляли жители, «понижающие благосостояние страны». В первую группу входили все, кто занимал веское место в обществе: на государственной службе, в сельскохозяйственной сфере, промышленности. Среди них были аристократы, королевские служащие, купцы, военные офицеры, юристы, учителя, священники, владельцы магазинов, ремесленники и фермеры. Все эти группы, согласно Грегори Кингу, имели отношение к приумножению богатств в стране. Конечно, знатный лорд с 10 тысячами акров земли имел куда большее значение, чем владелец 50 акров, но даже ремесленник или фермер производил достаточно, чтобы обеспечивать семью. Для большинства представленных лиц земля была основным источником дохода. 2,8 миллиона жителей второй категории были бедные или вовсе погрязшие в нищете члены общества, не приносящие в плане обогащения страны никакой пользы. Среди неимущих были крестьяне, домашние слуги, солдаты, моряки, нищие и бродяги. Заметим, сколь низким было положение солдат и моряков в XVII в., набираемых из низов общества.