– Как думаешь, куда он складывает мусор? – спросила я Алку, пытливо озираясь. – Меня особенно интересуют пустые бутылки… Такой опустившийся тип наверняка много пьет и совершенно точно не из бокалов…

– Мы уберем за ним мусор? – Хмурая мордочка Трошкиной разгладилась. Она за экологию горой – прям как шведская девочка Грета.

– Уберем, – согласилась я, чтобы ее не разочаровывать. – Потом, если захочешь… А сейчас я хотела бы найти что-то стеклянное, на чем есть отпечатки пальцев этого типа. У нас уже имеется его нож, мы сможем сравнить следы там и там и выяснить, вчерашний это тип или нет.

– И что тогда?

Но ни продумать, ни даже вчерне набросать план действий мы не успели. Ад, который явно напрасно помянула Трошкина, все же разверзся! Взрыв оглушил нас и придавил к земле. Очень удачно вышло, что мы и так уже сидели, низко пригнувшись: какие-то куски, обломки, клочья пламени со свистом пронеслись выше и со стуком осыпались позади.

Негодующе завопил бесцеремонно разбуженый Кимка, Алка запоздало прикрыла сына собственным телом и из этой сложной йоговской позы безадресно, но с чувством вопросила:

– Какого хрена вообще?!

Ругающаяся Трошкина – явление редкое.

Кромешный ад на земле, впрочем, тоже.

Я приподняла голову, чтобы видеть не только кротовины и иные формы биогенного рельефа, и посмотрела туда, где минуту назад относительно мирно пыхтел какой-то кухонный агрегат – должно быть, газовая плитка. Теперь там миром и не пахло.

– Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, то дыра – это нора, – пробормотала я, как Винни Пух: видно, прорезалась наследственность по материнской линии.

– А нора – это Кролик, – автоматически продолжила Алка, тоже подняв голову.

– А вот к Кролику определенно пришел песец, – закончила я отсебятиной.

Ниша в стене стала гораздо обширнее и глубже, она дымилась и пестрела лоскутами пламени.

Я испугалась, что огонь перекинется на траву и на горе все же начнется пожар, но этого не случилось: на моих глазах с потревоженного взрывом откоса сошел большой пласт бурой земли, похоронивший под собой сцену действия.

«Занавес», – траурно возвестил мой внутренний голос.

Тут была бы очень уместна минута потрясенного молчания, но у нашего младенца было свое представление о расписании антрактов, и он только повысил голос.

– Кимка! Алка! Что случилось?!

Гигантскими прыжками на крик родного дитяти прискакал Зяма: в одной руке – саперная лопатка, в другой – округлый мусорный пакет. Успел-таки выкопать наше сокровище…

– Тихо, тихо, не ори! – то ли мужу, то ли сыну сказала Трошкина, семеня в сторону и на ходу одной рукой расстегивая блузку на груди, готовясь применить надежное средство для успокоения младенца.

Отошла она вверх, на свежую осыпь, где уже не имелось никаких очагов возгорания. Зяма, молча сунув мне в руки пакет с сокровищем, побежал бить лопатой запылавшую кое-где траву. Снизу уже слышался топот: взрыв разбудил и встревожил немногочисленных местных жителей.

Я не сомневалась, что в первых рядах примчавшихся по тревоге увижу папулю, поэтому спешно наломала дикой мяты и спрятала за получившимся букетом сверток с монетами. Совру, что мы с Алкой вышли прогуляться по окрестностям, потому что Кимка плохо спал, его кусали комары, а от них, бабуля говорила, хорошо помогает мята…

Но папуля, пришедший вторым – его опередил Денис, решил, что молодежь просто успела к месту ЧП раньше его, и ни о чем нас не спрашивал. Он только проворчал, увидев нашу мадонну с младенцем:

– Ребенка-то зачем притащили? – и пошел тушить траву.

– А с кем бы мы его оставили? – Зяма выразительно осмотрелся: все наши были в сборе. Даже бабуля приковыляла!

– Что это было? – горланила она на ходу. – Снаряд времен Великой Отечественной, да? А я говорила, говорила: нельзя тут копать где попало! А вы? И ведь есть же металлоискатель!

– Бабуля, мы тут ни при чем! – проорал в ответ ей Зяма. – Оно само бабахнуло, без нашего участия!

– Точно без вашего? – спросил меня на ухо недоверчивый майор Кулебякин.

Я посмотрела на него с возмущением, мол, как ты можешь?! Мы чисты, как божьи ангелы!

– Господи! – строго в тему сил небесных вскричала мамуля. Она припозднилась – меняла пижаму на модный спортивный костюмчик. Красного цвета – явно в тон ожидаемому пожару. – Тут же был бивак моего знакомого старца!

– Блаженного Герасима? – язвительно припомнил папуля. – Который обосновался в редкой тени диких олив меж колючих кустов шиповника на склоне легендарного хребта?

– Боря, ты меня цитируешь? Как классика! – не устыдилась, а обрадовалась мамуля.

– Ой-ой, – сказала я. – Боюсь, что старец переселился в иные кущи…

– То бишь есть жертвы? – Денис нахмурился и замахал рукой с зажатым в ней фонариком. – Так, загасили огонь и сразу отошли подальше! Не топчемся на месте чрезвычайного происшествия, не истребляем следы!

– А улики собираем, нет? – Папуля поднял с земли какую-то железную кривульку и показал ее Денису. – Похоже, штуцер газового баллона…

– Кирдык дедусе, – выругался мой милый. – Да и соседей могло зацепить. Максимальный радиус разлета осколков баллона, разорвавшегося на открытой площадке, составляет двести пятьдесят метров, высота подъема осколков около тридцати метров. – Он явно цитировал какую-то инструкцию.

Я молча перекрестилась. Удачно мы за кустиками присели…

– При взрыве баллона со сжиженным газом возможно образование «огненного шара» диаметром до десяти метров! – подхватил папуля – они с Денисом явно штудировали одну и ту же методическую литературу.

Я отбежала к Трошкиной и спросила ее:

– А что, был и огненный шар?!

– Не видела, – устало ответила Алка, размеренно, как автомат, потряхивая вновь уснувшего малыша. – Глаза б мои на это все не смотрели…

– Все по домам и смотрите под ноги! – тут же скомандовал Кулебякин.

– Дэн, уточни: двести пятьдесят метров – это максимум разлета только осколков или и останков тоже? – спросил его Зяма.

Денис осекся, пару секунд помолчал, потом оглянулся на меня и Трошкину с младенцем:

– Нет, лучше не смотрите под ноги.

– Ясно. – Я крепко взяла Алку под локоток и потащила вверх по склону – по свежей осыпи, на которой не могло быть никаких осколков и останков.

На всякий случай, чтобы не наткнуться ни на что шокирующее, мы двинулись к дому не коротким, а окольным путем, за пределами двухсотпятидесятиметрового радиуса, – по улице Виноградной, потом по одноименному проулку.

Там мы встретили Федю с Машей – они стояли на крылечке, как две придверные статуи, и хлопали сонными глазами в ту сторону, где встревоженными пограничными прожекторами сверкали и чиркали лучи фонариков.