Позавтракал я в уединении, мои лорды выполняют то важное, о чем королевство, включая Ротильду, узнает позже, а местные мне за столом совсем ни к чему.

Закончив большой чашкой крепкого кофе и пирожными, я поднялся еще выше на этаж, оттуда выход на сторожевую башню, дальше по винтовой лестнице на самый верх, свежий ветерок тут же набросился и пихал в спину игриво, предлагая свалиться через ограждение, это же так здорово — падать, а потом шмякнуться.

Я покачал головой и принялся рассматривать дворец и весь город с высоты, чувствуя, что вижу внизу ярмарку.

Уже не десятки, а сотни настолько богато украшенных и умело сделанных повозок, что вот — вот станут каретами, кони статные, на головах султаны, как и у рыцарей в седлах, даже выражение у коней и людей одинаково серьезное, а за городской чертой сотни разноцветных шатров — это те, кто не захотел просить приюта в городских домах или не возжелал, ревниво блюдя свою суверенность.

Я ощутил вблизи чье‑то присутствие, но на площадке я один, быстро взглянул тепловым, а потом запаховым — тоже никого, однако странное чувство, что некто появился… причем не поднялся по лестнице, она за спиной, я ощутил бы, а вроде бы прямо из воздуха и теперь смотрит на меня, полностью незримый.

Медленно, словно любуясь пейзажем, я повернулся в сторону, нащупал рукоять меча, как можно быстрее выдернул из ножен и сделал резкий выпад, стараясь достать мечом незнакомца.

Там как пелена спала: миниатюрная испуганная женщина отступила на шаг, что ее и спасло: острый кончик меча уперся ей в ложбинку между грудями, сильно натянув ткань платья.

Я застыл в замешательстве: она головой мне до середины груди, похожа на девочку — подростка, но за спиной подрагивают яркие цветные крылья бабочки, красные с черными и белыми пятнами. Даже издали из‑за толстых прожилок крылья показались составленными наподобие мозаики. Она не двигалась, трепеща в ужасе, я рассмотрел, что крылья сильно потрепаны, а белое вовсе не цвет, а дыры. Да и края излохматились достаточно сильно.

Я медленно опустил меч, женщина выглядит потрепанной не меньше, чем ее крылья, немолодая, с крупной и слегка обвисшей грудью, что для эльфов большая редкость, у них груди обычно небольшие и всегда словно вырезанные из дерева.

Она смотрела на меня, усталая, в глазах признание поражения. Я не стал ждать, когда заговорит, да и заговорит ли, вон как вздрагивает всем телом, произнес тихо и почти шепотом:

— Доброе утро… Я конт Астральмэль, благородный эльф, подданный королевы Синтифаэль.

Женщина заметно приободрилась, приблизилась уже без такого явного страха, но все‑таки остановилась в двух шагах, чтобы я не дотянулся.

— Мы слыхали о вас, конт, — произнесла она милым голоском, но с легким оттенком хрипотцы. — Потому и решились… поговорить с вами.

— А кто вы? — спросил я шепотом.

— Мы Тайные Альвы, — ответила она.

— Темные?

— Нет — нет!..

— Ночные?

— Тоже нет, — заверила она, — хотя да, в некотором роде и ночные, в темноте прятаться легче, но только потому. В наших землях теперь живут согнавшие нас люди и в предыдущих — тоже… Мы скитаемся, и если бы не наше умение прятаться, все погибли бы давно, очень давно…

— Альвы, — уточнил я, — это же эльфы?

— Нет, — шепнула она, — альвы… это альвы. Это общее название эльфов, цвергов, дварфов и даже кобольдов. Ну и… часть фейри — тоже альфы. Мы в родстве с ними всеми, хотя… не всегда дружим.

— Мягко сказано, — обронил я. — То‑то меня ввели в заблуждение крылышки. Это знак различия или в самом деле на них можно летать?

Она улыбнулась.

— Нет… Мы летаем… потому что летаем.

— Понятно, — ответил я, — ну, любезностями обменялись, но вряд ли вы пришли затем, чтобы мною полюбоваться вблизи. Ради чего рискнули открыться? Если хотите забраться ко мне в постель, я совсем не против, но как насчет крылышек… хотя, конечно, можно принять меры, я даже знаю примерно как…

Она прервала, уже приободрившись, женщины всегда чувствуют прилив сил и уверенности, когда с ними заговаривают о постели:

— Нас осталась горстка, конт! И та медленно тает, хотя мы прячемся так, что вы первый из людей, кто нас видит. Мы хотим… перестать прятаться! И когда дошла весть, что вы человек, который правит людьми, и в то же время знатный эльф… мы после долгих споров…

— Разумно, — сказал я. — Знаете что, тут небезопасно, да и я не хочу скандала… женат, знаете ли, а уединиться с женщиной в день коронации моей жены… у людей так не принято. Вечером, даже раньше, я покину этот дворец, этот город и это королевство. Мы можем поговорить в дороге без помех со стороны!.. Как вам такой вариант?

Она подумала, затем взгляд ее усталых синих глаз встретился с моими.

— Через какие ворота поедете?

Гости прибывали даже утром за пару часов до начата коронации. Самых знатных разместили в зданиях дворца, остальных в городе, но и за городской стеной выросло столько шатров, что город оказался не просто в плотном кольце, а утонул в нем, как глыба серого камня на вершине роскошной клумбы с множеством мелких, но ярких цветов.

Я ошалел от размаха, вот как нужно проводить коронацию, стучало в черепе. Чувствуется, за дело взялась женщина. Это мы умеем планировать лишь битвы и сражения, да еще королевства захватывать, а вот организовать такой праздник нам точно не по зубешкам, кишка тонка.

Когда здесь закончится, хорошо бы пригласить ее распорядителем на коронацию Готфрида, да не поедет, зараза. Думаю, что и сюда одни съехались из‑за зрелищности и любопытства, а другие просто опасаются вызвать ее неукротимый и беспощадный гнев.

Наверное, именно неукротимый и беспощадный, я уже успел пообщаться с нею и вижу, что характер у нее ой — ой, была бы мужчиной, уже чингисханила бы по всей планете, а то и македонила.

Граф Меркель лично явился за мной, обеспокоенно всмотрелся в мое донельзя радостное и потрясенное величием момента лицо счастливчика — консорта.

— Готовы, ваше высочество?

— Готов, — ответил я обреченно бодро. — Совсем готов.

Он покачал головой, на лице проступило выражение осуждения.

— Ваше высочество, — сказал он с мягким упреком, — что‑то не вижу на вашем лице надлежащего ликования… О чем вы думаете?

— О флоте, — ответил я с любезной готовностью, — а вы о чем?

Он вздохнул тяжело и картинно закатил глаза.

— Ох, ваше высочество! Ну не поверю, что вы не ликуете втайне, хотя да, все мы стараемся не показывать слишком бурно нашу великую радость, дескать, не по — мужски, но сегодня особый день!