— Обломалась.

— Верно, — согласился я, — но в результате того облома и недолгого пребывания в тюрьме с триумфом вернулась в Мезину, где теперь никто не посмеет и пикнуть против ее вполне законного восседания на троне.

Мы вышли во двор, где такое же столпотворение, с лордами прибыли множество слуг, все суетятся, я повел Норберта в сторону королевских конюшен. Можно бы, конечно, позвать Зайчика свистом, но иногда он слишком торопится, и если ворота далековато в стороне, то мчится напрямик, проламывая стену.

Норберт сказал ровным голосом:

— Верно, не пикнут. Но только потому, что пикать придется против Ричарда Завоевателя с его грозной славой. И потому она сейчас тоже закусит удила.

— Хотите сказать, — поинтересовался я, — ничему не научилась?

— Напротив, — ответил он сдержанно, — уверилась в том, что почти богиня! И все, что возжелает, у нее получится. А это, я бы сказал, опасно.

— Опасная женщина, — согласился я. — Зато какая заметная!.. Настолько, что нас как бы и не видно.

Он сказал обеспокоенно:

— Вы уверены, что она не опасна?

Я покачал головой.

— Нет. Но мы выстраиваем систему противовесов.

— А это что такое? — спросил он в недоумении. — Или это вы о своей Хартии?

— Есть очень весомый аргумент, — ответил я. — Мои войска остаются здесь вроде бы для того, чтобы защищать Ротильду, но на самом деле, чтобы защищать народ от Ротильды.

Он хмыкнул.

— Неплохо сказано.

— Главное, — напомнил я, — верно. Ну, это я так, для красного словца, просто армия в данном случае — гарант стабильности и недопущения… есть такое слово?., со стороны исполнительных и законодательных в одном лице, что вообще‑то не весьма, если не считать меня, золотце ваше…

Из конюшни выскочили двое дежурных, поклонились.

— Ваше высочество?

— Зайчика, — велел я.

Они исчезли, а Норберт наклонил голову, вроде бы соглашаясь с моими словами, но смотрел все так же исподлобья.

— Тогда… зачем?

— Что, — спросил я, — Ротильда? Дорогой друг, а вы представляете, если бы мы попросту вторглись в Мезину? Все королевство поднялось бы на священную войну с захватчиками. Лорды спешно собирали бы дружины, народ расхватывал топоры и косы, кто‑то бросался бы на нас с вилами, купцы жертвовали бы деньги, ремесленники сутки напролет спешно ковали бы мечи, копья, пики…

— Ну — у…

— А так, — сказал я сердито, — моя роль всего лишь оскорбленного мужа, что всем понятно и близко, помочь вернуться на трон Ротильде, коренной мезинке, что там уже сидела много лет и правила разумно. Все это понимают и даже, представьте себе, одобряют!.. Иначе что я за муж, если бы не отстоял ее честь, ибо затронута и моя, как все могли заметить!

Он тяжело вздохнул.

— Значит, мы всячески должны поддерживать королеву Ротильду и выставлять ее везде и всюду как вершительницу судеб?

— Выставлять, — уточнил я, — и поддерживать — две большие разницы, как говорят в Гандерсгейме. Вспомните, мы и в Сен — Мари вторглись под знаменами герцога Готфрида, что пришел из Брабанта спасать королевство от варваров!

Он заметил саркастически:

— Ну да, а теперь герцог станет в Сен — Мари королем!

— И пусть.

— Не жалко?

Я помотал головой.

— Ничуть. А за герцога я рад. Он всю жизнь посвятил спасению благородного ордена Марешаля, а теперь, получив власть в королевстве, сумеет наконец‑то осуществить свою пламенную мечту юности.

Конюхи вывели Зайчика, тот меланхолично дожевывает нечто хрустящее, морда довольная, диковинного коня постоянно балуют, даже мальчишки подбирают старые подковы и приносят ему, чтобы посмотреть, как он их жрет.

— Оседлать, — велел я, — нет, запаса еды не нужно.

Норберт спросил настойчиво:

— Что касается королевы…

— Не секрет, — пояснил я, — если трон Ротильды будет держаться только на остриях наших пик, то и Ротильда будет выглядеть узурпаторшей, и мы, ее поддерживающие, будем смотреться весьма… недостойно. Потому мы должны обеспечить такое положение, что удовлетворило бы народ и простолюдинов.

— Как?

Я отмахнулся.

— Уверяю вас, Хартия сработает. Народу только дай ощутить правоту. Хартия не просто сильно ограничивает королеву в правах, но, что самое важное, передает все основные права… ну, назовем его Советом Мудрых.

Он всмотрелся в меня строго.

— А наши интересы?

Я отмахнулся.

— Мы не будем вмешиваться во внутренние дела суверенного королевства Мезины. Это недопустимо, мы же цивилизованные люди!.. Однако в порядке культурного обмена информацией, людьми и материальными ценностями мы вправе рассматривать их ресурсы как общее достояние человечества!

Он сказал понимающе:

— А человечество — это вы?

— Что вы, граф, — возразил я, — пока что я говорю: королевство — это я!.. Ну, можно начинать упоминать… пока только упоминать!., о содружестве королевств, объединенных вполне добровольно на демократических принципах автократии и гуманного милитаризма. Наши познавшие и победоносные стоят на страже мира и демократических завоеваний и всегда готовы дать отпор ненавистным захватчикам даже заранее и на их территории!.. Потому мы и дальше уверенно и смело, с открытым забралом и честно глядя в глаза и на природные ископаемые, можем! Ибо. На основании либеральных базовых ценностей гуманизма и каннибализма в политике.

Из главного здания выметнулся и примчался к нам Бобик, за это время словно бы еще больше раздавшийся в размерах, весело вильнул хвостом Норберту, а на меня посмотрел с ожиданием.

— Хотел уже тебя оставить, — сказал я сварливо. — Не мог на церемонию насмотреться?

Норберт ухмыльнулся.

— Ему можно дать титул главного пробователя королевских блюд! Усердного пробователя… Надеюсь, и королеве что‑то оставил.

Я поднялся в седло.

— Дорогой Норберт, встретимся в Савуази!

Из ворот Зайчик выметнулся, как стрела, но я придержал: кто знает, с какой скоростью летают альвы, вдруг да не догонит.

Так двигались ровным галопом некотором время, на обочине дороге впереди внезапно возникла миниатюрная фигурка, крылышек не видно под плащом, капюшон на лице, стоит неподвижно, но я уловил страх и готовность исчезнуть.

Бобик уже проскочил далеко вперед, не почуяв, а Зайчик затормозил так резко, что копыта пропахали небольшую борозду.

Я сказал с наигранной бодростью: