— Все порядке! Я здесь. Перебирайтесь ко мне?

Она подняла голову, я протянул руки и поднял ее к себе на седло с такой легкостью, словно держал в руках щенка.

— Здесь удобно? — спросил я как можно мягче. — Кстати, мое имя вы уже знаете…

— Уулла, — прервала она мягким голосом.

— Прекрасное имя, — сказал я уверенно, как сказал бы в любом случае, но ей это знать не обязательно. — Оно вам идет.

— Спасибо, — поблагодарила она. — А коня лучше поверните чуть левее… Еще чуть. Вот так… У вас непростой конь!

— И мы с собачкой тоже, — заверил я в тон. — Теперь рассказывайте. И, кстати, зачем поворачивать в ту сторону?

— Там мой народ, — ответила она тихо. — Я всего лишь посланник.

— Хорошо, — сказал я. — Зайчик, меняем курс… Пусть тот жрун теперь бежит сзади.

Арбогастр мчится ровным галопом, все набирая скорость, Уулла почти не занимает места. Я держал ее в кольце рук, как возил Астриду и других, но все они в сравнении с этой альвой просто великанши.

— Рассказывайте, — повторил я.

— Добавить почти нечего, — произнесла она грустно, — мы заняты только выживанием, потому растеряли все знания, все умения… и вообще все — все. У нас только два пути: либо продолжать вымирать медленно, как мы делаем, либо открыться людям и умереть быстро… если нет другого пути.

Я сказал с неловкостью:

— Пока в самом деле нет, увы. Конечно, вас просто перебьют. И троллей перебили бы всех, если бы это было так же легко…

— Так что… у нас нет шансов?

— Нет, — ответил я честно, — но мы разве не хозяева своих судеб? Если нет шансов, их нужно создавать!

Она прошептала обреченно:

— Разве это возможно?

— У людей все возможно, — заверил я. — Но мне в последнее время перестает нравиться… гм… нечто… это можно назвать доктриной исключительности людей, хотя это и весьма даже льстит. Да, я сперва придерживался ее даже больше, чем церковь… пока еще воинствующая, новички всегда берутся за все с таким энтузиазмом, что перегибают. Так что я сейчас хоть все еще энтузиаст, но уже на распутье.

Она прошептала:

— Это… как?

— Я не уверен, — произнес я медленно, — что доктрина верна. Точнее, не знаю, должен ли хранить ей верность. Если быть совсем уж скрупулезным, то я уже… нарушаю ее… некоторое время.

Она повернула голову, в огромных глазах удивление стало безмерным.

— Как это можно?

— Видимо, можно, — ответил я. — Я поступаю неправильно для паладина, но все‑таки им остаюсь.

Она проговорила жалобно:

— Не понимаю.

— Если поступаю неправильно, — объяснил я, а заодно и себе, — но все же сохраняю свои способности паладина, то, значит, все‑таки поступаю правильно… Потому пока и буду так дальше, а там разберусь… Возможно, отцы церкви, закладывая основы ее работы и выстраивая незыблемые доктрины, не предполагали появление в будущем не только нежити, которую в самом деле нужно уничтожить, но и… гм… людей, что называются эльфами или троллями…

Она брезгливо передернула плечиками.

— Бр — р-р, эти мерзкие тролли… Их надо всех уничтожить!

— Да, — согласился я. — Мне тоже так казалось. Я уже начал было проводить в жизнь этот нужный и правильный процесс… но тогда нужно и эльфов, они тоже не такие, как мы.

— Эльфов нельзя, — возразила она.

— Почему? — спросил я.

— Потому, — ответила она с легким негодованием в голосе на мою тупость, — потому что это эльфы!

Бобик все чаще останавливался впереди и оглядывался с недоумением. Равнина уже перешла в высокогорье, скалы справа и слева, мир здесь кажется созданным буквально вчера, но попадаются и остатки неких древнейших сооружений.

Вот прямо сейчас едем мимо толстой колонны с обломанной вершинкой, там статуя сидящей в позе глубокой задумчивости обнаженной женщины с огромными крыльями за спиной. Не летучемышьими, не птичьими, а из тончайшей серой как бы ткани, натянутой на красиво изогнутые острые углы, выступающие выпукло грубо и зримо.

Оба крыла, красиво заостренные вверху, застыли в готовности ударить по воздуху и взметнуть ее тело в воздух.

Я полюбовался, благо под ноги можно не смотреть, Зайчик осторожно ступает между обломков, но женщина вдруг шелохнулась и, даже не взглянув в нашу сторону, поднялась.

Крылья взмахнули красиво и мощно, в расправленном виде стали еще крупнее, ее тело метнулось в небо неровными, но быстрыми рывками.

Я вздохнул.

— Чего только не увидишь в Мезине… здесь еще тот огород…

Уулла не поняла, судя по выражению лица, посмотрела с недоумением.

— Огород?

— Запущенный, — объяснил я. — Сорняков много.

Она печально улыбнулась.

— А где сейчас не запущено?.. И что не сорняки?

— Мы, — ответил я твердо. — Пусть даже и сорняки!.. Но когда потесним остальных, то объявим свой сорнячизм единственно арийским и правильным! Остальных в топку.

Она вздрогнула и зябко поежилась.

— Всех?

— Всех, — ответил я категорично, как делал всегда, потом призадумался, я же теперь не просто рыцарь — истребитель чудовищ, а государь, чудовища тоже мои, хотя они об этом пока и не знают, так что надо как‑нибудь подумать дополнительно, — а может, и не всех, я же говорю, что никак не приду к единому мнению. Был тверд, а теперь у меня кризис веры. Эльфов нужно оставить точно! Но тогда и троллей, иначе нет в мире справедливости.

Она спросила тихонько и с надеждой:

— А что есть?

— Пока есть рыцарство, — ответил я гордо, — справедливость будет.

— Ох…

— А вообще‑то, — сказал я, — в Мезине больше чудес, чем во всех остальных королевствах, где я побывал. Ну, это я уже говорил.

Она спросила:

— А что такое чудеса?

Я покосился на ее макушку.

— Да, в самом деле… Теперь уже и не знаю.

Она промолчала, лишь повела взглядом в сторону. В каменной стене горы широкая щель, таких я видел сотни, но Уулла повернулась и посмотрела на меня с вопросом в печальных глазах.

— Что? — спросил я. — Мне надо зайти?

Она медленно наклонила голову, печаль в глазах стала заметнее, теперь я видел еще и сильнейшую тревогу.

— Надо, — прошелестел ее голос.

Я поморщился, но ответил с достоинством:

— Сказал бы мне это мужчина… почему женщину труднее послать в далекое пешее странствие?

Она не поняла, только хлопала огромными ресницами. Чем мельче существо, тем крупнее у него глаза и длиннее ресницы, это я уже понял.