Мимо этого всегда наполненного гомоном и смехом помещения лестница вела наверх. Я прошел, едва не зацепив плечом раскуривающего трубку часового, скучающего возле штаба. Тот поднял на меня глаза, словно только сейчас заметив. Кадуаль все же не был профессиональным военным, и дисциплина в его армии прихрамывала на обе ноги. Вчерашнему леснику или браконьеру порой куда легче отдать жизнь в бою, чем понять, для чего стоять навытяжку с ружьем на плече у какой-то там лестницы.

На втором этаже часового не было. Сквозь приоткрытую дверь тянуло крепким табачным дымом: лорд Габерлин любил пускать кольца из длинной трубки, которую, как я мог заметить, всегда носил за голенищем сапога. Жорж Кадуаль к этой привычке высокого гостя относился без особой радости, но терпел.

— …Но, ваше сиятельство, мы вынуждены временно оставить Францию. Нас слишком мало. Все, кто есть, — здесь.

— Этого может хватить. Там, в Рош Госнэ, Латур должен был сообщить мне о местонахождении дофина. Он нашел его высочество!

— Сэр, — отвечал на слова Лантенака лорд Габерлин, — кто знает, может быть, призрак дофина оказался лишь наживкой, чтобы заманить вас в Рош Госнэ?

— Латур известил меня собственноручной запиской. Я хорошо знаю его почерк.

— Наверняка майор Ле-Палисье в Ренне тоже хорошо знал подпись военного министра. Что с того? — насмешливо возразил Кадуаль. — Мы вынуждены уйти, чтобы перевести дух и восстановить силы.

— Как пожелаете. Я останусь тут.

— Чтобы погибнуть?

— Чтобы спасти Францию! — гордо произнес маркиз. — Или погибнуть!

— Ваше сиятельство, подумайте сами: сейчас дофин находится в безопасном месте. Да, мы не знаем, где он, но и республиканцы об этом тоже понятия не имеют. Через полторы недели британский флот нанесет удар по Бресту. Если сегодня послать гонца, он передаст мой приказ в надежные руки и флот его величества отрядит фрегат, чтобы принять на борт всех нас. До этого момента желательно исчезнуть из поля зрения парижских мерзавцев. Тем более, что, как только вскроется обман и станет ясно, что вы бежали, эти свиньи перекроют все дороги, так что идти придется скрытно, лесами, небольшими группами.

— Что же вы предлагаете?! Если даже принц сегодня в безопасности, это не может продолжаться вечно.

— Мессир, я предлагаю довериться человеку, спасшему вас из застенков.

— Но кто он?!

— Наверняка француз, наверняка офицер, наверняка дворянин, — ответил лорд Габерлин.

— Откуда вы знаете?

— Чувствую. Кроме того, после вашего освобождения в Париже его ждет гильотина. Он, вне всякого сомнения, знает об этой досадной перспективе, однако полон решимости продолжить свое дело.

— О его участии в моем освобождении могут и не узнать.

— Вероятно, узнают, — вмешался Кадуаль. — Я обязан отпустить с ним семьдесят три офицера-республиканца, ну и всякую их прислугу. Кто-нибудь да проболтается.

Я глянул вниз. Куривший у лестницы часовой выбивал трубку. Стоять дольше было бы неосторожно: еще мгновение, он поднимет глаза и придется объясняться. Я постучал.

— Легок на помине!

Кадуаль и лорд Габерлин сидели за столом, Лантенак стоял у одной из бойниц, стараясь держаться подальше от табачного дыма.

— Итак, месье Арно, — Кадуаль указал мне на грубо сколоченный табурет, — вы исполнили свою часть договора, поэтому, как честный и, согласитесь, благородный человек, я обязан выполнить свою. Завтра утром вас, вашего друга и всех пленников выведут на дорогу. Я даже готов вернуть им шпаги и сабли. Прочее оружие, уж извините, оставлю себе.

— Благодарю вас, генерал.

— Но это еще не все. Не знаю, очевидно ли это, но, испытывая благодарность и несомненный интерес к вашей персоне, обязан предупредить: после того представления, что было устроено в Ренне, в Париже лейтенанта Виктора Арно ожидает гильотина.

— Я понимаю.

Кадуаль замолчал, и в комнате стало очень тихо, только где-то потрескивал сверчок и ветер шелестел листвой ближайших деревьев.

— И все же едете туда.

— Я должен это сделать.

— Послушайте, — нетерпеливо перебил друзей Лантенак, — собравшиеся здесь отнюдь не дураки. Мы все прекрасно понимаем, что вы никакой не республиканец и выполняете задание. Скажите чье? Графа Прованского? Графа Артуа? Принца Конде? Или, может, еще чье-нибудь?

Я молчал, всем видом давая понять, что не склонен обсуждать столь «интимные» вопросы.

— Ладно, в конце концов, это не важно. Я вижу, вы храбры и преданны своему вождю, как подобает офицеру и дворянину. Каково бы ни было ваше задание, я предлагаю вам иное, несомненно, более значимое для Франции и для всей Европы. — Он замолчал, пристально вглядываясь в мое лицо. Маркиз был хорошим физиогномистом[36]. Вероятно, моя заинтересованность все же выдала себя, ибо, не говоря более ни слова, Лантенак подошел ко мне вплотную, так, что между нами едва можно было просунуть ладонь. Он застыл, все так же всматриваясь в мои глаза, и очень тихо произнес: — Я говорю о дофине Людовике.

— Но он мертв.

— О нет. Его высочество был спасен, мне это доподлинно известно. Уверен, вам не стоит объяснять, что юный Людовик имеет куда больше прав на престол, чем никчемные братья короля. Эти вялые трусы только и способны ожидать, когда некий добрый ангел спустится с небес и преподнесет им корону. Их унылая пассивность — отвратительный пример для всех, кто нас поддерживает. Для тех, кто покинул страну не для собственного спасения, а горя желанием продолжить борьбу, вернуть Францию христианнейшему королю.

Он — знамя нашей борьбы, крест, вознесенный над воинами в походах на Иерусалим. Увы, связь между ним и теми, кто ему верен, была утеряна три года назад. Возможно, недавно один из наших людей отыскал принца Людовика, однако не успел ничего рассказать о местонахождении его высочества.

Вы и ваш друг, несомненно, чрезвычайно ловки. Я верю, что вам по силам отыскать тайное убежище дофина. Пока принц здесь, во Франции, он каждый час под угрозой гибели. Найдите его, и благодарное Отечество не забудет вас.

— Нам выдадут по шоколадному зайцу и двухместный самокат, чтобы мы катили к чертовой бабушке. Что-то давно среди меня не проводили политинформации.

— Сергей, как ты можешь? Лантенак как раз искренне верит в то, что говорит.

— Я тоже. Вот, цепь расклепал, теперь по звеньям продаю на талисманы. Одна беда, коротковатая цепура попалась. Но ничего, попомни мои слова, наручники я загоню в три цены! Да, чуть не забыл тебе сказать: я, когда отправлял жандармов на попойку, у одного красавца позаимствовал почти свежий номер «Пари трибюн». Так вот, там еще один деятель, свято верящий в праведность своего дела, с огнем в глазах пишет, что увенчанный ратной славой итальянской кампании храбрый генерал Бонапарт, словно новый Александр Македонский, на этой неделе стартует в Египет. Ну, ты понимаешь, его очень нервирует тот факт, что после Александра и Цезаря сфинкс остался с носом.