— Да вы просто маг и чудотворец! — усмехнулся я.

— О нет, все прозаичней. Намного прозаичней. Но можно сказать, что я состою на службе у чудотворца. Помните, я обещал вам безопасность во Франции?

— Так вот как это называлось! — хлопнул себя по лбу Лис. — Значит, вандейцы нас к себе на островок для пущей безопасности пригребли, а я-то думал… Чего ж ты раньше не сказал, дружаня? Мы бы из кожи вон не лезли, загорали бы да комаров плющили…

— Вандейцы — бандиты и враги порядка. А я говорю именно о порядке, священном порядке. Чтобы вы не сомневались в моей искренности, господа, я оставляю под вашей защитой самое дорогое, что у меня есть, — мою сестру. Я верю в ваше благородство и не раз доказанную храбрость. Прошу вас, когда доберетесь до столицы, остановитесь в пансионе мадам Грассо, что на улице Красного Колпака. Я вас найду там. Софи, — Арман поглядел на сестру, — будь умницей и ничего не бойся.

Девушка всхлипнула.

— В бабских романах тут бы шло: «Он пришпорил коня, и плащ его развевался на ветру, точно алое знамя мятежа». Капитан, почему у подзащитного нет алого плаща, это ж просто из рук вон!

— Извини, не подготовились. В следующий раз обязательно выдадим.

— Ну хорошо, утешил. А вот скажи, Вальдар, правда ведь, что де Морней — это самое ценное, что у нас есть. Ну, в плане зацепок?

— Да.

— Тогда давай ты его поручишь мне, а я тихонько в хвост пристроюсь и гляну, куда его влечет неведомая сила.

— Разумно. Только, Сережа, я тебя умоляю: без экстремизма.

— Да ладно, не учи ученого. Ты лучше сам не забудь до Парижа доехать. И вот еще что: если этот ангел вдруг ни с того ни с сего решит посетить какой-нибудь собор по дороге или вспомнит, что в мэрии ближайшего города у нее есть знакомый, не ведись — окольцует. От такой белки веслом не отмашешься…

* * *

В Париж мы добрались без приключений, если не считать приключением само по себе путешествие с очаровательной девушкой, которая вдруг стала такой кроткой и нежной, что все подозрения казались нелепыми. В голову лезли мысли вроде откровенно глупой: а нет ли у Софи брата-близнеца, чудом занесенного на лесной остров?

Когда Лис, выждав для приличия некоторое время, устремился вслед Арману, слезы проступили в уголках ее дивных глаз. Она смотрела трогательно и печально, с христианским смирением укоряя за коварное вероломство.

— Вы по-прежнему не доверяете нам? — едва ли не всхлипнула девушка. — Но почему? Ведь мы партнеры, мы делаем общее дело.

— Это только лишь для безопасности вашего брата, — покривил я душой.

Не скажу, что мои слова убедили огорченную спутницу, но она сделала вид, что объяснение ее удовлетворяет. Отчасти я говорил правду. В своей прежней жизни, до Института, старший лейтенант Лисиченко занимался охраной самых высокопоставленных лиц, подвизавшихся на стезе корыстного служения Отечеству. Полученные за годы службы навыки не только обострили его внимание, но и научили поистине чудесному искусству становиться почти невидимым, даже находясь совсем рядом с клиентом. Трудно было поверить, что этот верзила с весьма запоминающимся лицом может полдня ходить с вами почти бок о бок, оставаясь вне поля зрения. И уж на что на что, а на реакцию, владение оружием, отвагу и быструю сообразительность моего напарника я мог положиться безоговорочно.

Однако на мою долю выпало, быть может, менее очевидное, но не менее трудное испытание — проехать трое суток наедине с очаровательной барышней, лезущей из кожи вон, чтобы вытянуть из меня максимум информации. Да и самому постараться разузнать побольше как о милом семействе де Морней, так и об их высокопоставленном «крестном». Со стороны это, должно быть, напоминало поединок двух кобр, неспешно танцующих в ожидании удобного мгновения для броска. Впрочем, не знаю, сражаются ли между собой кобры…

Я старался ехать молча, отдавая Софи инициативу и работая на контратаках.

— …Скажите, до революции вы были капитаном пикардийских шевальжеров?

— Должен признать, именно так и было.

— Расскажите мне.

— О чем, свет очей моих? О гарнизонных смотрах, выездке, рубке лозы? Мирная жизнь офицера в полку уныла и однообразна, военная — кровава и уж точно не предназначена для таких нежных ушек. Вот вы в самом деле настоящее чудо. Арман говорил, вы помогли ему бежать из тюрьмы в Новом Орлеане.

— О, это было так страшно, я так боялась! Мне думалось, что я не смогу, не успею, я представляла, как Армана вешают. О, это был такой ужас!

— Но все же вы сумели. Как вам удалось?

— Ах, друг мой, сейчас вспоминается, как в тумане. Должно быть, Господь направлял мою руку. Простите слабую женщину, не всем же быть такими смельчаками. Уверена, в своей жизни вы совершили множество подвигов. Не зря же герцог Ришелье рекомендовал вас самому Конде.

— Должно быть, он увидел мою тоску по родине. Кроме того, Россия, конечно, прекрасная страна, но горек хлеб эмигранта. То ли дело вы с братом! У вас есть высокая цель и тот, кто способен к этой цели повести…

— Разве не высокая цель — способствовать восстановлению дарованного Богом порядка? Я восхищаюсь вами, мой друг, вы столь преданны делу, столь храбры! Не сомневаюсь, вам удастся и склонить на свою сторону увенчанного воинскими лаврами родственника, и отыскать юного дофина. Ведь правда же, это высокая цель? Мальчик столько перенес, и все лишь из-за того, что был рожден в королевской семье. Ужасы заточения, суд и казнь родителей. А говорят, что какими бы они ни были монархами, но отцом и матерью были нежными. И даже то чудесное спасение… Я верю, такой человек, как вы, мог бы отыскать юного короля.

— Все в руке Господней. Но, увы, у меня нет достоверных сведений о чудесном спасении дофина. Напротив, я слышал, он умер в застенках.

— О, не говорите так! Конечно, мой брат знает куда больше, но я верю, что принц Людовик жив…

В таком ключе разговоры продолжались все эти дни. Мне казалось, что я объедаюсь пирожными, не имея даже капли воды, чтоб избавиться от приторно-сладкого послевкусия. Все это время девушка глядела на меня честными глазами, а танец кобр длился и длился.

К вечеру мы остановились на постоялом дворе, я уже не знаю, тысячном или двухтысячном в моей жизни. Но здесь хозяин с трехцветной кокардой размером с небольшую люстру на груди, записывая в книгу наши имена, вдруг напрягся, а потом, что-то припомнив, расслабился и широко заулыбался. Весь его вид излучал такое радушие, как будто мы наутро должны были завещать ему, как минимум, сокровища Али-Бабы. Вне всякого сомнения, в голове его извилистыми тропами полушарий мозга гуляли два противоположных распоряжения: задержать во что бы то ни стало и не чинить никаких препятствий, оказывая максимальное содействие.

Судя по тому, что первый наказ был отдан начальником жандармерии департамента, а второй исходил от мало кому известного художника, кораблестроителя, монаха и еще бог весть кого — Армана де Морнея, слово Метатрона имело во Франции немалый вес.