– А ведь ты, Люсенька, шкура! – сказала Штукина и укоризненно покачала головой. – Заныкала вчера. И когда только успела?

– Да! – согласилась Ксения. – Ладно, я не усмотрела, но с твоей стороны, товарищ подполковник, имеет место вопиющий непрофессионализм.

От чая с бутербродами уже не отказался никто. За чаем правда всем, включая мастера, пришлось снять маски, поэтому для соблюдения социальной дистанции его отсадили за журнальный столик. Без маски мастер показался Ксении ещё краше. Действительно, жаль, что такой практически прекрасный принц оказался недоступен для разных Золушек.

– Я вот тут офигенную умность придумал, – сообщил он с набитым ртом.

– Да ну? – удивилась Люся.

– Дааа! Не всё тебе, Люсенька, умности разные выдумывать.

– Ну-ка, ну-ка! – Люся захлопала в ладоши.

– Я вот практически каждый день наблюдаю разные лица, – Сергунька покрутил бутербродом вокруг лица. – Мужики всяческие, женщины, само собой. Кто-то красивый, кто-то не совсем, а кто-то и вовсе, без слёз не взглянешь. Бррр! Но…

– Я знаю, всегда присутствует какое-нибудь но, – сообщила Штукина, которая уже слопала свои бутерброды и косилась на тарелку Ксении.

Ксения на всякий случай придвинула тарелку поближе к себе. Знаем мы этих полицейских офицеров!

– Именно, – подтвердил Сергунька. – Все, кто молодые в большинстве своём люди красивые, а все, кто старые в большинстве уроды.

– Тоже мне открыл Америку! – возмутилась Люся. – Старость она не радость. Ты не знал?

– Я не об этом, – Сергунька махнул рукой. – С возрастом всё говно, пардон, но из песни слов не выкинешь, которое в человеке накопилось, ну, или изначально было, вылезает наружу и меняет морду лица очень основательно. Может даже очаровательное личико превратить в свиное рыло. И никакая пластика не поможет. Плохой человек просто не может стареть красиво. Не может и всё! – Сергунька рубанул воздух рукой с бутербродом. – Вылезает всё к тридцати пяти или к сорока годам, поэтому жениться надо после тридцати пяти, ну, или наоборот, вы меня поняли.

– Не может быть! – сказал Штукина, глаза которой внимательно следили за бутербродом Сергуньки. – Конечно, ваши наблюдения сходятся в выводах с теорией Ламброзо, но если б это было так, то все преступники походили бы на неандертальцев.

– Не знаю ничего про теорию этого вашего Ламброзо, я всё сам придумал, а вот то, что у нас признают преступником иногда совсем даже не преступников – это факт!

– Есть такое дело, – согласилась Штукина.

– А если вы вспомните некоторых известных людей или даже ведущих из телевизора, вы поймёте, что я прав.

– Точно! – Люся хихикнула. – Есть там одна, когда только появилась, хорошенькая была, а сейчас на свинью похожа. И вроде ещё совсем не старая.

– Действительно! – Ксения вспомнила одну известную актрису, а потом не менее известную гимнастку и даже слегка испугалась.

– А я вот всегда думала, что это связано с тем, с кем девушка живёт, – сказала Люся. – Если ангел связался с крокодилом, то со временем сам становится крокодилом. Они как-то перемешиваются при тесном общении.

– Ангел может связаться с крокодилом только в том случае, если этот ангел сам крокодил внутри, – многозначительно сказал Сергунька и, не обращая внимания на голодные глаза Штукиной, засунул бутерброд себе в рот. – Я это к тому рассказал, что вы все красавицы, независимо от возраста, значит никакой возраст и в дальнейшем вам не страшен.

Штукина тяжело вздохнула и обратила свой взор на Люсю.

– Что? – строго сказала Люся.

– Добавки нету? – поинтересовалась Штукина.

– О, господи! До чего же прожорливые менты у нас тут на турбазе, – Люся встала, полезла в холодильник, пошуршала там и сделала Штукиной ещё один бутерброд.

– Не тот мент опасен, который прожорливый, – изрекла Штукина. – Опасен тот, который ненасытный. А я теперь сыта и весела. Так что можно продолжить, украшать и без того красивых красавиц, которым старость не страшна.

– И правда! – Сергунька глянул на часы, нацепил маску и приступил ко второму этапу.

После его манипуляций Люся оказалась ещё краше, чем прежде. Штукина, поглядев на себя в зеркало, ахнула и чуть не прослезилась от счастья.

– Хоть в кино сниматься или в телевизор! – сказала она, тряхнув стильно подстриженными милированными волосами. – Не хуже Люсеньки.

Затем мастер закончил с преображением Ксении, снял с неё пелеринку и сказал:

– Вуаля! Если не можешь побороть, возглавь.

Ксения посмотрела в зеркало. Её вечно непослушные волосы приобрели новый оттенок, отчего цвет её лица удивительным образом изменился. Стрижка представляла нечто типа вороньего гнезда, но это выглядело очень продуманно. Тот самый художественный беспорядок. С такой внешностью определённо можно и нужно жить, и жить непременно счастливо. Ксения с трудом оторвалась от зеркала, подошла к стилисту сзади, обняла его и прижалась щекой к спине.

– Люблю свою работу, – сказал он.

Провожали мастера так же в полном составе, перед выходом из Люсиного коттеджа все встали перед большим зеркалом в прихожей и замерли.

– Спасибо тебе, хороший мальчик. – Штукина хлюпнула носом. – Если б не ковид, я б тебя расцеловала.

– Надеюсь, успеем ещё нацеловаться. Буду вам рад у нас в салоне. У нас, конечно, дорого, но мило. – Сергунька выдал Штукиной и Ксении визитки салона. – Звоните и приезжайте.

На стоянку шли в том же порядке: впереди вышагивал стилист, следом его клиентки несли сумки и чемоданы. Загрузили инструменты ему в багажник и долго махали рукой вслед. Ксения решила, что теперь ни за что не наденет никакую шапку, уж лучше уши отморозить, чем такую чудесную стрижку испортить.

Распрощавшись со стилистом, прямо с парковки отправились в магазин за продуктами, чтобы потом идти на половину Ксении готовить ужин, так как настала её очередь дежурить по кухне. По дороге к магазину Штукина вся извелась, так как ей хотелось непременно продемонстрировать новую причёску полковнику, поэтому пришлось свернуть к бару. Однако Штукиной пообещали, что если полковник в главном корпусе и баре не обнаружится, то бегать за ним по всей территории придётся ей одной. Для кофе уже было поздновато, поэтому решили, так и быть, выпить глинтвейна, но вот потом уже, чтоб ни-ни!

В баре обычно пустом в это время обнаружились две дамы. Они сидели прямо в центре небольшого зальчика и смотрели телевизор. Телевизор, как водится, орал и бесновался. Дамы выглядели очень нарядно. Обе в ярко-красных спортивных костюмах Боско с развесистой клюквой и надписью «Россия» на спине. На голове одной присутствовал самый настоящий начёс как у депутата райсовета в Советское время, тот самый, про который папа Лены Шерман пел песню «девушка с начёсом, а в начёсе шпилька», а голову другой украшала каракулевая папаха с двуглавым орлом в центре. Дамы отличались чрезвычайно пышными формами и курили, несмотря на табличку у входа, которая изображала зачёркнутую сигарету. На столе кроме блюдца, куда дамы стряхивали пепел, красовалась внушительного вида дамская сумка, тоже украшенная большим серебристым двуглавым орлом.