– Жанетта, Анжелика и Луиза…, – задумчиво пробормотала Ксения. – Боюсь, это обстоятельства непреодолимой силы, ставящие крест на моей личной жизни.

– «В Кейптаунском порту с товаром на борту Жанетта поправляла такелаж», – промурлыкала Штукина. – Но факт развода налицо, мальчик не совсем пропащий.

– Ну, конечно! Явно в знак протеста, не иначе, поселил на семейной турбазе свою девицу лёгкого поведения, да ещё с двумя шмарами, – сказала Ксения.

– И крысёнышем, – добавила Люся. Она взяла Бусеньку на ручки и поцеловала в нос. – Самое время вызвать подкрепление. Оно и примчалось. Подкрепление с гербом на башке и усиление с начёсом. Как думаете, та, что с начёсом тоже родственница? Интересно, как её зовут?

– Бриджит, конечно, как же ещё?! Или Жоржетта! – высказала предположение вконец расстроенная Ксения.

А вы бы не расстроились, узнав, что у вашего любимого человека настолько дурной вкус или, что ещё хуже, настолько слабый характер, чтобы вот так потакать чужим дурным вкусам?! Разумеется, можно было бы прямо сейчас собрать вещички и уехать. Уж она как-нибудь найдёт место, где можно самоизолироваться с не меньшим комфортом, но, позвольте, почему это она должна уезжать? Она платит за своё проживание, у неё здесь прекрасные подруги, детектив, вон, с места стронулся, только успевай записывать, а вот некоторым товарищам, похоже, придётся сделать от ворот поворот. Нет, конечно, исполнение папиной воли ещё как-то можно понять и принять, особенно если папа, действительно, излагал эту волю как продемонстрировала Люся, а именно на смертном одре, но детей-то клепать папа вряд ли даже со смертного одра мог заставить. И ребёнка Луизой обозвать тоже. Бедная девочка.

Наутро Штукина почувствовала тот самый охотничий азарт, который с момента своего выхода в отставку ощущала всё реже и реже. Её распирала злость, и злость эта концентрировалась не на мелких партийных функционерах, прибравших к рукам пригородную турбазу. Что такое турбаза по тем якобы лихим временам? Действительно, стадион с деревянными трибунами и флагштокам да дощатые домики, практически бараки, с удобствами во дворе. Ценность, разумеется, составляла земля в курортном районе на берегу озера, но по тогдашним перестроечным временам ценность эта была очень сомнительной. Тогда и квартиры-то копейки стоили. Так что турбаза – это детский лепет! Другое дело универмаг «Юбилей», и чтобы приватизировать часть универмага, надо было иметь кое-какие связи и не столько в Смольном, сколько среди криминальных авторитетов. Штукина своей чуйкой чуяла настоящего врага. И враг этот – Жаннетта Петровна Дашук, она же Гунько.

Штукиной очень захотелось раскопать, каким образом довольно молодая во времена Перестройки девица, не отличающаяся особой красотой, будучи рядовым товароведом, смогла поучаствовать в распиле такой серьёзной государственной собственности. Причём собственности, процветающей даже в советские времена. Правда тут она вспомнила Сергуньку и его теорию, что плохие люди даже очень красивые в юности с возрастом становятся похожи на свиней. В точности таких как эта Жанетта: с низким узким лобиком, носом картошкой и водянистыми глазками. А что, если Жаннетта согласно теории Сергуньки в молодости была писаной красавицей? Вот директор универмага и не удержался перед прелестями жены областного комсомольца Дашука и выделил ей долю в процессе приватизации. Вполне возможно, правда только в том случае, если директором универмага в те времена не являлась женщина. Хотя вряд ли. Слишком козырное это было место. Распределять свадебные и юбилейные наборы с икрой и сырокопчёной колбасой женщине даже верные ленинцы не доверят. Штукина прикинула, что в Красногвардейском районе, где находится универмаг, она, пожалуй, сможет устроить Жанетте веселую жизнь. Райотдел там нынче возглавлял бывший сослуживец и подчинённый Штукиной, можно сказать, ученик, ну, и не только. Штукина в перерыве между мужьями и поисками полковника мечты иногда увлекалась и низшими чинами. Се ля ви, как говорят французы, или на безрыбье и жопа соловей, как говорится у нас. Хотя, надо отметить, что нынешний начальник райотдела не такая уж и жопа, молодой, конечно, но вот сейчас и до полковника дослужился. При воспоминании о нём Штукина аж зажмурилась и хихикнула.

Также Штукиной не давал покоя кошелёк из кожи козы, вернее его внезапное исчезновение и такое же внезапное появление. Кому понадобилось устраивать столь дурацкий розыгрыш, а главное как? Единственным подозреваемым в этом деле, как ни прискорбно было это признавать, являлся полковник мечты Илья Иванович Березовский, старший сын предприимчивого коммуниста. Разумеется, сын за отца не ответчик, но, как говорится, осадочек-то остался. И именно этот осадочек позволил Штукиной сделать выводы о причастности полковника к истории с кошельком. Будучи истопником, он имеет доступ ко всем коттеджам, поэтому мог запросто забрать кошелёк из Люсиной сумки и подбросить его в ящик с вилками в доме Ксении. И если наличие Жаннетты, Анжелики и Луизы ставило крест на личной жизни Ксении, то участие полковника в истории с кошельком запросто могло поставить крест на личной жизни самой Штукиной. И не исключено, что именно наличие Жаннетты, Анжелики и Луизы подвигло полковника на столь неблаговидный поступок. Ведь если Ксения в глазах Бориса окажется воровкой, тот, скорее всего, убиваться об стену не станет, а вполне вероятно может вернуться в лоно семьи. Причём кошелёк этот должен был бы обнаружить именно Борис. Другого мотива для появления кошелька в доме Ксении Штукина, как ни силилась, придумать не могла. Однако она решила пока своими подозрениями с подругами не делиться. Как-то всё это выглядело весьма фантастически. Ну, не будет серьёзный мужчина, да ещё полковник такими глупостями заниматься. Это скорее в стиле воспалённого женского мозга.

Штукина позавтракала купленным накануне домашним творогом и отправилась в бар пить кофе, там её уже поджидали Люся, Буся и Ксения.

– А где же Жанетта? – поинтересовалась Штукина, раздеваясь.

– Не поминайте чёрта, а то явится, – сообщил официант, ставя перед Люсей и Ксенией чашки с капучино.

– Неужто не съехали ещё? – испуганно спросила Люся.

– Ну, что вы! – Официант огляделся по сторонам. – Отсыпаются. Они-с вчера буйствовали, на столах плясали. Илья Иванович их еле угомонил. Гости жаловались.

– А что здешний участковый? – спросила Штукина, жестом показав бармену, что и ей тоже не помешал бы капучино.

– А что участковый? Это ж не мигрантов трясти. Зачем ему неприятности? Дамы со связями. Не дай Бог, кто из гостей ему нажалуется. Проще вообще закрыть нас за нарушение санитарно-эпидемиологической обстановки, а работников за свой счёт отправить отдыхать. Так что за всё Илья Иваныч отдувается.

– То есть, выходит, никакой управы на них нет, – резюмировала Ксения.

– Ну, да! И не только на них. Никакой управы нет в принципе. – Официант как-то ссутулился и пошёл за кофе для Штукиной.

– Это Питер, детка! – невесело сказала Штукина и совсем расстроилась.

Кофе пили молча, потом разошлись по домам. Ксения отправилась писать свой детектив, Штукина пошла в магазин за продуктами, так как её очередь была сегодня готовить, Люся повела Бусю домой, чтобы потом присоединиться к Штукиной с благородной миссией развлечь её светской беседой и тем самым, как она сказала, помешать послушать на Ютубе какого-то шибко мудрого профессора, после прослушивания которого Штукина становится чернее тучи, а на плите у неё обязательно что-нибудь пригорает. На променад в скандинавском стиле договорились выйти как обычно в два часа.