даже ночью. Конечно, они вызывали врача, он осмотрел Нику, назначил анализы, они показали, что что-то не так с печенью и поджелудочной, но никаких точных ответов они не услышали. Врач прописал Нике средства от тошноты и диареи, затем приходил еще дважды проверить ее состояние, увидев, что оно не особо улучшается, направил ее на обследование в стационар. Услышав об этом, Ника взбунтовалась. Она не хотела ложиться в больницу, ей хотелось вернуться в школу, она соскучилась по подругам, по Антону, хотя в глубине души, конечно, она понимала, что в таком состоянии школа ей не светит.

Она лежала, отвернувшись к стене и буравила злым взглядом обои возле своей кровати. Нежно-розовые обои с единорогами, которые здесь наклеили два года назад, когда она еще любила единорогов. Ника тяжело вздохнула. Антон всегда смеялся над ее единорогами. Беззлобно и не обидно, как и все, что он делал. Ей очень не хватало его эти две недели. В то воскресенье, когда она думала встретиться с ним, им так и не удалось сходить погулять, потому что почти сразу после обеда Ника резко почувствовала себя плохо – сильно заболел живот, затошнило, она побежала в туалет и, к своему ужасу, обнаружила, что у нее зеленая моча.

Мама сначала не поверила, когда она позвала ее из туалета и сообщила о зеленом цвете мочи, но, когда она заглянула в унитаз, то побледнела и схватилась рукой за полочку туалетного шкафчика.

Сначала Лина хотела вызвать скорую, но никаких других симптомов не появлялось, и она решила подождать до понедельника. К понедельнику Нике стало совсем плохо, и они вызвали своего педиатра. Педиатр Лине давно не нравился, у нее не было особых надежд на него, он почти всегда говорил, что переживать не из-за чего, направлений на обследования почти не давал и вообще был не склонен особо прислушиваться к мыслям Лины. Впрочем, услышав о зеленой моче, он заинтересовался и стал выспрашивать, что такого Ника могла съесть. Лина уверяла ее, что никакими красителями дочь она не кормит и что на обед у них был суп из спаржи и шпината, а после этого Ника ничего и не ела.

– Хм. Ну, спаржа и шпинат теоретически могут окрасить мочу в зеленый цвет, – сказал врач, подумав. – Но анализы, конечно, нужно сдать. – и он выписал направление на анализ мочи, кала и крови. – Скорее всего, отравление, может быть, плохо промыли овощи?

Лина с негодованием уставилась на него. Молодой, в стильных тонких очках и с современной стрижкой, доктор походил скорее на показательную модель врача, которую нужно вывешивать на билбордах, чем на настоящего врача, который сидит в кабинете и навещает больных. Лина была уверена, что ему наплевать на детей, она удивлялась, как он просидел на них участке уже столько лет и до сих пор не уволился.

– Я всегда все очень тщательно мою, – сухо сказала она. – У моей дочери хронические заболевания щитовидной железы, поджелудочной железы, я говорю вам об этом постоянно, но вы всегда отмахиваетесь от меня, и вот, смотрите, ей снова становится хуже, а вы говорите, что она съела немытую спаржу!

Доктор несколько мгновений молча изучал ее сквозь очки.

– Ну что же вы, не нужно так беспокоиться. Вот, сдайте анализы, а там посмотрим. Если будут резкие ухудшения, вызывайте скорую. – Он поднялся и стал собирать свои вещи в блестящий черный чемоданчик. Закончив, взглянул на Нику, сидящую на краешке постели:

– Как ты себя чувствуешь сейчас?

Ника задумалась и ответила:

– Ну так, средне. Сейчас не тошнит, но голова кружится. И сердце как будто бьется очень-очень быстро.

Врач надел стетоскоп и приложил его к груди Ники.

– Мда, тахикардия небольшая… Сдайте обязательно завтра анализы, – добавил он, обращаясь к матери. – Двенадцать лет – переходный возраст, всего можно ожидать от организма, давайте я вам направление еще на ЭКГ выпишу, пожалуй.

Лина просияла, наконец-то он понял, что дело может быть серьезным и стал относиться к болезни Ники как к чему-то, что достойно его высочайшего внимания.

Проводив врача до двери, Лина вернулась в детскую. Ника сидела на постели и набирала сообщение в телефоне.

– Кому пишешь?

– Антону, – вздохнула девочка. – Пишу, что, похоже, завтра в художку все еще не пойду.

– Да и, наверное, не только завтра, – добавила Лина.

– Ну мам! Ну подожди ты, что ты начинаешь, может, все уже само пройдет завтра?

– Хорошо бы, но я сильно в этом сомневаюсь. Ложись-ка ты теперь в кровать, тебе надо поспать после такой ночи. Ложись, ложись, и телефон давай уберу, чтобы ты могла уснуть спокойно. Хочешь, книжку дам, почитаешь немного, чтобы успокоиться?

Ника знала, что сопротивляться бесполезно. Она отказалась от книжки, послушно отдала маме телефон, отвернулась к стене и закрыла глаза.

В этом положении она провела долгих две с лишним недели. Она прерывалась только на то, чтобы сходить в поликлинику сдать анализы, да сходить в туалет, потому что диарея никуда не уходила. Когда ее рвало, мама приносила ей тазик. Потом поила ее растворами для восстановления водного баланса в организме. Давала таблетки, которые дистанционно назначила ей Вероника Сергеевна. Врач приходил еще раз, говорил, что есть изменения в биохимии печени и поджелудочной, но ничто не указывает ни на какую инфекцию. В конце концов, он рекомендовал лечь в больницу на обследование.

Этого Ника уже не могла вынести. Все эти долгие две с половиной недели мама почти не давала ей переписываться с друзьями, да и она чувствовала себя порой настолько плохо, что даже с трудом могла читать мелкий шрифт в своем телефоне. Антон сначала писал часто, но потом все реже и реже. Бывало, пролежав весь день, как в бреду, в своей постели, она просила маму дать ей телефон, и она, сжалившись, давала, но там было пусто – ни одного звонка, ни одного сообщения.

– Антон наверняка очень занят учебой и своими делами, – сочувственно говорила мама, видя, как Ника грустнеет.

Девочка ничего не отвечала. Она молча принимала таблетки и снова откидывалась на подушку.

И вот, завтра ей придется лечь в больницу. Ника снова встала с кровати, осторожно придерживаясь за ее спинку, и, обойдя маму, подошла к окну. За окном мела метель, все было серо-белое. Наверняка, было холодно. Снег рано выпал в этом году. Она прижалась лбом к стеклу и стояла так, глядя в ту сторону, где была ее школа. Школу не было видно из-за высотки, расположенной прямо напротив, но зато весь двор был, как на ладони, а чуть правее начинался