Зато Мила Иосифовна зачастила к ним. Она вернулась в свою квартиру, хотя регулярно заявляла, что боится выходить из подъезда, ожидая нового похищения.

Так как у Женечки в школе начались каникулы, Инна намеренно проводила три дня в неделю дома, сочтя, что Людмила Львовна во «Всякой литературной всячине» неплохо справляется и без нее.

В конце концов, у нее под рукой был компьютер, смартфон и скайп.

Теперь, незадолго до ее пятидесятого дня рождения, у нее начиналась новая жизнь.

Инна уже все обдумала. Работать она будет меньше и по большей части из дома. В офисе «Всякой литературной всячины» станет появляться только в случае крайней необходимости. Станет уделять больше времени Женечке. Возобновит, наконец, регулярные занятия с персональным тренером.

Может — хотя раньше полностью исключала это для себя — сделает круговую подтяжку. И поправит форму груди. Нет, Тимофей ничего не говорил и даже не намекал и очень даже любил ее грудь, однако…

Однако возраст, а также сила земного притяжения давали о себе знать.

Нет, все-таки ей придется немного поднапрячься, чтобы стать достойной женой красавца, который моложе ее на восемнадцать лет.

Точнее, почти на девятнадцать.

Наконец, настал день в конце июня, когда, открыв глаза, Инна поняла: вот ей и «полтинник». Как же жизнь пронеслась — покупала билет на обычную электричку, а в итоге оказалась в суперэкспрессе.

Только было двадцать, потом уже тридцать, вот и сорок. Наконец пятьдесят.

А что она скажет в восемьдесят?

Господи, а ведь Тимофею тогда будет шестьдесят один или шестьдесят два! Тоже, надо сказать, не мальчик.

Этот не-мальчик, нежно поцеловав Инну, протянул ей букет ландышей — знал, хитрец, что это ее любимые цветы!

— С днем рождения, любимая! — произнес он и подмигнул. — Готовься!

Завернутый в простыню на манер римской тоги, Тимофей прикоснулся к мобильному, раздался звук барабанной дроби — и в спальню промаршировал с букетом точно таких же ландышей Женечка.

— Мамочка, с днем рожденья, с днем варенья! Как же я тебя люблю!

Он бросился к ней на кровать, а Инна, чувствуя, что по ее щекам текут слезы, осознала: вот они, двое ее самых любимых мужчин на свете.

После легкого завтрака Инна отправилась в салон красоты — вечером в подмосковном особняке, где теперь обитал Геныч со своей Инной, был запланирован прием.

Детали этого приема не разглашались, и Инна понимала, что это будет их последний совместный праздник, однако все равно (или именно по этой причине?) предвкушала настоящее чудо.

Тимофей, поцеловав ее на прощание, сказал:

— Извиняюсь, если немного задержусь.

— Сюрприз готовишь? — допытывалась Инна.

— Не позднее как сегодня вечером узнаешь, — ответил он. — Ну, до скорого!

Последующие часы Инна провела в салоне красоты, дав себе зарок — никогда более не подвергаться всем этим бесчеловечным процедурам, тем более в течение нескольких часов!

Разве что на свой столетний юбилей.

Когда длинный лимузин доставил ее в подмосковный дворец, порог которого она вообще-то зареклась больше не переступать, Инна поняла, что волнуется.

Но причин для волнений не было: выглядела она потрясающе — облаченная в темно-желтое платье, с экстравагантными жемчугами на шее, в рыжих волосах и вокруг запястий.

— Мамочка, ты такая красивая! Как принцесса из сказки! — завопил Женечка, тоже нарядный, в пестрой жилетке, бросаясь к ней в холле особняка. — Ты теперь всегда такой будешь?

— Только на день рождения! — ответила она с улыбкой, обнимая сына.

Странно было оказаться в собственном доме, зная, что хозяйка здесь теперь другая.

Инна отметила, что цветочные гирлянды подобраны со вкусом, а вот с воздушными шарами переборщили.

Ей все же исполнилось не пятнадцать, а пятьдесят.

По лестнице к ней сбежал Геныч — сияющий, в расстегнутой рубашке, со свисающей с воротника черной бабочкой.

— Поздравь меня, Нинка! У меня сын родился! Буквально час назад! Как знал, что в твой день рождения на свет появится!

Инна инстинктивно прижала к себе Женечку.

— Прием отменяется? — спросила она.

А муж захохотал:

— Прием будет таким, что запомнится всем до конца жизни! Где музыканты? Хочу Моцарта!

Внезапно Инна осознала, как нелепо выглядит — разодетая подобно сказочной принцессе (хотя бывают ли пятидесятилетние сказочные принцессы?), она приперлась по настоянию своего супруга, скоро бывшего, в свой дом, уже бывший, чтобы узнать, что спутница жизни супруга, а вскоре и его законная жена, родила ему сына.

Второго, которого Геныч упорно называет единственным.

Взглянув на себя в гигантское зеркало (раньше его не было, установлено наверняка по приказанию новой хозяйки), Инна вдруг поняла — она снова оказалась в Зазеркалье.

Только Зазеркальем стал в итоге ее дом.

— Мамочка, у меня теперь есть братик? — спросил Женечка подозрительно спокойным тоном.

Отрицать очевидное было бессмысленно, и Инна ответила:

— Да, солнышко.

— А можно мне на него посмотреть? — продолжил он.

Инна, поцеловав сына в макушку, ответила:

— Это папу надо спросить.

И отметила, что сын больше не противится этим телячьим нежностям, что было крайне подозрительным признаком.

К ней подошел один из людей мужа, засыпая комплиментами и абсолютно не нужными фактами про то, сколько будет гостей, какие вина подадут и какие СМИ прислали светских хроникеров.

Взяв сына за руку, Инна прошла в большой зал для приемов, который был декорирован с изяществом и вкусом, но не ее вкусом.

Ей захотелось развернуться и уйти прочь. Но Инна понимала, что, если сделает это, Геныч обидится, причем серьезно.

Очень серьезно.

Хотя когда он заводил параллельную семью и новых детей, тоже мог бы подумать о том, что она обидится на него — серьезно, очень серьезно.

— Мамочка, а можно я тебе подарок вручу прямо сейчас, а не при всех? — спросил Женечка, и Инна, присев перед ребенком (хотя в длинном бальном платье и на огромных каблуках это далось нелегко), произнесла:

— Ну конечно же, мой родной!

Женечка, обняв ее за шею, прошептал ей на ухо:

— Мамочка, я тебя очень-очень люблю! И поэтому хочу подарить тебе вот что…