– Я вынужден просить вас покинуть клинику.

– Просить? Меня? Да мы уже сами уезжаем!

– Будь вы чуть более воздержанны, мы бы могли сообщить вам результаты, которые дало к настоящему времени лечение. Но разумеется, при том отношении, которое вы продемонстрировали, дальнейшее пребывание вашего сына в клинике исключено.

– И вы смеете говорить мне о воздержанности?

Дик окликнул доктора Ладислау и, когда тот подошел, сказал ему:

– Не сочтите за труд, доктор, от нашего имени проводить пациента и его родственников.

Едва кивнув Моррису, он прошел к себе в кабинет, закрыл дверь и неподвижно замер, ожидая, когда они уедут – грубияны-родители и их хилый отпрыск-дегенерат. Нетрудно было предсказать, что семейка исколесит всю Европу, устрашая приличных людей своим беспробудным невежеством и бездонным кошельком. Когда караван исчез из виду, Дика гораздо больше занимал вопрос, насколько он действительно спровоцировал этот скандал. Он пил красное сухое вино за обедом и ужином, ублажал себя бокалом – чаще всего горячего рома – перед сном и иногда пропускал стаканчик джина среди дня – джин почти не оставляет запаха. В среднем получалось полпинты спиртного за день – многовато для его организма.

Преодолев соблазн самооправдания, он сел за стол и в качестве рецепта самому себе составил режим, согласно которому сокращал дневную дозу спиртного вдвое. От врачей, шоферов и протестантских священников – в отличие от художников, маклеров и кавалерийских офицеров – никогда не должно пахнуть алкоголем, но винил себя Дик только в неосторожности. Однако оказалось, что инцидент еще далеко не исчерпан, и это выяснилось уже полчаса спустя, когда Франц, взбодренный после двухнедельного отдыха в Альпах, вернулся в клинику, так соскучившись по работе, что погрузился в нее прежде, чем дошел до своего кабинета. Дик ждал его перед входом.

– Ну, как там Эверест?

– Напрасно шутите, при том, какие восхождения мы совершали, могли бы покорить и Эверест. Это уже приходило нам в голову. А как тут дела? Как поживают моя Кэте и ваша Николь?

– Дома и у вас, и у меня все в порядке. Но вот в клинике, Франц, сегодня утром произошла мерзейшая сцена.

– Как? Что случилось?

Пока Франц звонил домой по телефону, Дик бродил по его кабинету, а когда тот положил трубку, сказал:

– Родители Морриса забрали его из клиники – причем со скандалом.

Жизнерадостное выражение сползло с лица Франца.

– Я уже знаю, что он уехал – встретил по дороге Ладислау.

– И что он вам сообщил?

– Только то, что Моррис уехал и что подробнее все расскажете вы. Так что же случилось?

– Как обычно, несуразные претензии.

– Мальчишка-то был гнусный.

– Да уж, без анестезии лучше не приближаться, – согласился Дик. – Так или иначе, до того как я к ним вышел, его отец уже заставил Ладислау трепетать перед ним, как туземца перед колонизатором. Кстати, насчет Ладислау, Франц. Нужен ли он нам? Я бы сказал – нет, какой-то он недотепистый, ни с чем не может справиться.

Дик балансировал на грани правды, и это отступление ему было нужно, чтобы расчистить пространство для заключительного маневра. Франц, так и не сняв дорожного плаща и перчаток, сидел на краю стола.

– Одна из жалоб мальчишки, изложенных отцу, состояла в том, что ваш уважаемый соратник – пьяница. Старик – фанатичный поборник трезвости, а сынок вроде бы обнаружил на мне следы vin-du-pays[79].

Франц задумчиво выпятил нижнюю губу.

– Давайте вы подробно все мне расскажете позднее, – сказал он наконец.

– Зачем же откладывать? – возразил Дик. – Вы знаете, что я – последний человек, которого можно обвинить в злоупотреблении алкоголем. – Они сверкнули взглядами друг на друга, глаза в глаза. – Ладислау до моего появления позволил этому типу так разойтись, что мне оставалось лишь защищаться. Можете себе представить, как трудно было это делать в ситуации, когда в любой момент поблизости могли оказаться пациенты!

Франц снял перчатки и плащ, подошел к двери, открыл ее и сказал секретарю:

– Проследите, чтобы нас не беспокоили.

После этого он вернулся к своему длинному столу и стал машинально перебирать почту, используя это занятие как предлог, чтобы дать себе время натянуть на лицо маску, соответствующую тому, что он собирался сказать.

– Дик, я отлично знаю, что вы человек сдержанный и уравновешенный, хотя в отношении употребления алкоголя наши мнения совпадают и не полностью. Но пришло время сказать откровенно: уже несколько раз я замечал, что вы позволяете себе выпивать в весьма неурочное время. Так что в претензиях Морриса какая-то доля правды есть. Почему бы вам не взять отпуск еще раз и не попробовать устроить себе пост?

– Лучше уж постриг – временные меры проблему не решат, – саркастически отозвался Дик.

Оба были раздражены, Франц – тем, что его благостное возвращение оказалось смазанным и испорченным.

– Дик, вам иногда изменяет здравый смысл.

– Никогда не мог понять, что означает здравый смысл в применении к сложным проблемам, – это все равно что сказать, будто врач широкого профиля может сделать операцию лучше, чем хирург-специалист.

Дику стала нестерпимо отвратительна вся эта ситуация. Объяснять, ставить заплаты на прорехи – не в том они уже возрасте, чтобы этим заниматься, лучше уж продолжать жить под надтреснутый звук эха старой истины, звучащий в ушах.

– Дальше у нас с вами дело не пойдет, – вдруг сказал он.

– Ну что ж, мне и самому это приходило в голову, – признался Франц. – Душой вы уже не с нами, Дик.

– Знаю. И хочу выйти из дела. Мы могли бы выработать соглашение о поэтапном изъятии из него денег Николь.

– Об этом я тоже думал, Дик, потому что предвидел такой оборот событий. У меня есть на примете другой компаньон, так что к концу года я скорее всего смогу вернуть вам все деньги.

Дик сам не ожидал, что так внезапно примет решение, и не был готов к тому, что Франц с такой готовностью согласится на разрыв, однако испытал облегчение. С каким-то даже губительным куражом он давно ощущал, как этические устои его профессии, расплываясь, превращаются в некую безжизненную массу.

IV

Дайверам предстояло вернуться на Ривьеру, которая считалась их домом. Вилла «Диана» снова была сдана на лето, поэтому время, остающееся до возвращения, они делили между немецкими водными курортами и французскими соборными городками, где в течение нескольких первых дней всегда бывали счастливы. Дик кое-что пописывал, впрочем, без какой бы то ни было системы. То был один из периодов жизни, которые можно назвать периодами