От жены он такой помощи не получал, да и не просил ее. И все-таки сохранял брак с этой женщиной, хотя, как давно признался Вирджилии, в постели она была ни на что не способна. Он подозревал, что жене известно о его связи с Вирджилией, но был уверен, что она не доставит хлопот. Причина такой уверенности была проста. Он не раз намекал ей, что в ее шатком положении ей следует вести себя осмотрительно, потому что он может уйти от нее в любой момент. И не важно, что он вовсе не собирался этого делать.

В половине восьмого утенок пережарился, Вирджилия расстроилась. Когда на улице раздался стук копыт, она бросилась к двери и распахнула ее:

– Сэм! О, я так волновалась!

– Я должен был посадить Эмили на поезд, – ответил он, к ее удивлению не выйдя сразу из крытой коляски. – У нее заболел отец в Манси. Она взяла с собой детей, пробудет там не меньше недели. – Свет, падавший из прихожей, осветил его улыбку. – И я смогу остаться на ночь, если меня пригласят.

– Милый, но это же прекрасно! Конечно ты приглашен!

– Тогда я поставлю лошадь. Ее нужно накормить. Это займет несколько минут.

Когда он уехал к маленькому строению за домом, Вирджилия разогрела утенка, батат и фасоль. Сенатор вернулся с заднего двора, на ходу стряхивая пыль с рукавов черного сюртука.

– Вокруг вокзала ужасное движение. И в центре города тоже. Думаю, уже полстраны приехало на инаугурацию. Сегодня днем в «Уилларде» мой официант сказал, что им пришлось поставить кровати прямо в коридорах. – Он чмокнул Вирджилию в щеку. – Если ты поставишь во дворе палатки, сможешь разбогатеть.

Она со смехом обняла его за шею и поцеловала. Ему нравилось, как умело она это делала.

– Поедим сейчас или потом? – спросила Вирджилия после долгих объятий. – Боюсь, утенок немного подгорел.

– Все равно давай перекусим. У нас впереди целая ночь, чтобы заняться тем, чем захочется.

Она одарила его теплой многозначительной улыбкой, и Сэм спустился в подвал, чтобы взять одну из нескольких дюжин бутылок вина, которые он привез сюда, когда обставлял дом. Пока Вирджилия расставляла тарелки, он ловко управился со штопором и перелил вино в графин.

Они уселись за стол и пригубили вина друг за друга. Любуясь им через край своего хрустального бокала, Вирджилия думала о том, что ей, в сущности, повезло гораздо больше, чем его жене. Недозволенный характер их отношений придавал каждой их встрече особую остроту, которой так не хватало большинству супружеских пар. То же волнительное чувство собственной безнравственности Вирджилия испытывала, когда жила с чернокожим мужчиной.

Бордо, которое выбрал Сэм, имело густой благородный вкус и явно было не из дешевых. Отпив глоток, сенатор сказал:

– Из-за этого бала в честь инаугурации поднялся такой скандал… Ты слышала?

– Нет, – покачала головой Вирджилия. – А что не так? Звучит все вполне пристойно: по десять долларов за ужин и танцы в патентном ведомстве – так писали в «Стар».

– Да, но кое-кто из наших черных братьев тоже выразил желание присутствовать. Жены конгрессменов, и моя в том числе, от такой новости едва не заболели. Эмили, наверное, не меньше часа с ужасом представляла, как ее пригласит на вальс Фред Дуглас или еще кто-нибудь из бабуинов. Бальный комитет был вынужден сделать специальное заявление, очень вежливое, но недвусмысленное. Неграм билеты продавать не будут.

– Мне кажется, это бесчестно.

– Не путай свободу с равенством, Вирджилия. Первое вполне приемлемо, это инструмент для получения голосов. Второе никогда не будет дозволено. По крайней мере, при нашей жизни.

Они поболтали еще несколько минут на более приятные темы. Вино помогло Вирджилии расслабиться и привело ее в игривое настроение, не слишком для нее характерное.

– А я могу попросить место на церемонии инаугурации?

– Я уже его приготовил для тебя. Оставил за собой целый сектор рядом с трибуной для первых лиц напротив восточного портика.

– О, как чудесно, Сэм! Спасибо!

– Это еще не все. В полдень я смогу провести тебя на балкон сената, когда этот дурень Джонсон будет принимать присягу. Линкольн будет сидеть в зале, а его жена – в особой ложе недалеко от тебя. Так что ты увидишь все вблизи. А когда все выйдут наружу и начнется сама инаугурация, мы с Эмили займем места на трибуне.

И вдруг – то ли от вина, то ли от радости – у нее вырвалась легкомысленная фраза, которой она сама от себя не ожидала:

– Может, я даже помашу вам рукой, когда увижу вас там.

Сенатор в этот момент нежно гладил ее руку, лежавшую на столе, но при этих словах резко отодвинулся и строго сказал:

– Мне не нравятся такие замечания.

– Сэм, я просто хотела посмешить тебя.

– Это не смешно.

Не на шутку испуганная и уже серьезная, Вирджилия быстро добавила:

– Прости меня, дорогой. – Извинения дались ей нелегко, но если она хотела удержать сенатора – а она хотела, – они были необходимы. – Я понимаю, что на публике мы не должны показывать, что знакомы. Я никогда бы не позволила себе ни малейшей вольности, которая могла бы навредить твоему имени или твоей карьере. Для меня они так же важны, как и для тебя. – Она сжала пальцы Сэма. – Ты мне веришь?

Последовало тревожное молчание. И только когда он наконец решил, что Вирджилия достаточно наказана, он позволил своему лицу немного смягчиться.

– Да.

Вирджилия поспешила перевести разговор в другую тему:

– Меня совершенно не интересует, что Горилла скажет в своей инаугурационной речи, но мне хочется рассмотреть его поближе. Он действительно так плохо выглядит, как говорят?

– Как мумия. Уже похудел на тридцать фунтов, и я слышал, что его постоянно знобит. Говорят, он смертельно болен. К сожалению, его недуги не мешают ему с прежним ослиным упрямством проталкивать везде свои программы и мнения. Хорошо бы слухи о его скорой кончине оказались верны. – Он отрезал кусочек утки, попробовал. – Очень вкусно!

– Я знаю, что это не так, но ты так добр, что готов солгать.

– У меня неплохо получается, правда? – снова улыбнулся он. – Я тренируюсь каждый раз, когда составляю речь или говорю с избирателями. Ты прочитала наброски? – (Вирджилия кивнула.) – И что думаешь?

Вирджилия отложила вилку.

– Ты говорил, что в инаугурационной речи Линкольна должна прозвучать примирительная позиция по отношению к Югу.

– Да, насколько мне известно, общий тон таков.

– Боюсь, в твоих набросках она тоже звучит.

– В самом деле? Слишком мягко?

– Не только. Условия, за которые ты выступаешь, на мой взгляд, выражены не вполне определенно. – В этой сфере Вирджилия чувствовала себя абсолютно уверенно, поэтому продолжила: – Текст уводит от цели, ради которой написан. У президента один подход к реконструкции Юга, у тебя и твоих друзей – совершенно иной. Ты должен не просто упомянуть об этой разнице и обозначить вашу фракцию в партии. Ты должен четко заявить о себе как о представителе некоей группы избранных, которая и возглавит в конце концов реконструкцию, отказавшись от президентского плана как от трусливой пустой болтовни. Публика должна запомнить твое имя, Сэм, и связать его с обязательством заключения жесткого мира. Никакого прощения предателям. Ты не должен просто пройти в колонне радикалов – ты должен показать, что возглавляешь ее.