Подготовка к войне шла полным ходом. Как только Канал очистится ото льда и откроется сезон судоходства, наше войско отправится в поход. Зима прошла в волнениях и хлопотах. Я едва заметил наступление Рождества, и поэтому Кейт представилась возможность отметить его по собственному усмотрению: просто как день рождения Христа, без грандиозных королевских приемов и балов. В кругу своих приверженцев она проводила время в молитвах и бдениях. Я же составил списки орудий и проверил новую оснастку наших военных судов «Мэри-Роуз», «Большого Гарри» и «Мэтью Джонсона». Мы отпраздновали Рождество по-своему и восславили Господа уместными для нас дарами.

Начался Великий пост, и Пепельная среда напомнила, что осталось всего сорок дней до Пасхи. После нее мы и выступим. Как раз в эту пору ветра над Каналом меняют направление.

И вот свершилось, настал час, которого я, сам того не сознавая, ждал долгие годы, растрачивая свои силы по пустякам. Война! Война! Виват, война! Прежняя жизнь лишь прелюдия к ней. Я начал свое правление с войны; чего же еще я мог пожелать, кроме как завершения на полях сражений того, что осталось незавершенным? Старик подхватит потускневшее знамя, брошенное юнцом из-за преград, возведенных Уолси, Фердинандом и Максимилианом.

Карл продолжал сражаться с Франциском, да ничего толком не добился. Я не допущу беспорядочных метаний. Да, я уже приближался к заветной цели – Булони. Частенько, бывая на побережье, я посматривал на этот пикардийский город из Дувра или Гастингса. Он мерцал и поблескивал на другом берегу Канала, словно дразнил меня: «Вот он я, не дальше, чем Кале». Булонь напоминала издали облачную гряду, но на самом деле городок окружали бросавшие мне вызов крепкие стены. Если я захвачу его и присоединю к нашему порту, побережье Франции украсится лентой английских владений…

Кейт пришлось назначить королевой-регентшей. Я присмотрелся к ней за последние месяцы и понял: она настолько достойна доверия и сведуща в деловых вопросах, что никто иной лучше не справится с делами в мое отсутствие. Серьезные неприятности для нее могла представлять только Шотландия. Если во время нашего похода к английским границам двинутся скотты, то в распоряжении Кейт, в отличие от Екатерины Арагонской, не будет такого генерала, как Норфолк, разбивший их при Флоддене в 1513 году. Однако Шотландия лишилась короля, его сменила малолетняя девочка. Нет, они не осмелятся начать войну.

В мае я спустился на песчаный берег Дувра. Там стоял на якоре мой флагман «Большой Гарри», вскоре я поднимусь на его борт. Норфолк и Суффолк уже пересекли Канал с основными силами и, разбив лагерь, дожидались меня, верховного главнокомандующего.

Мы с Кейт переглянулись, лицо ее хранило серьезное выражение. На ее лбу под затеняющим его головным убором я заметил морщинку.

– Храни вас Господь, ваше величество, – озабоченно сказала она. – И да дарует Он вам победу.

Она говорила, как архиепископ.

– И да дарует Он вам мир, – ответил я в том же духе, приподнимая пальцами ее подбородок.

Лицо ее оказалось почти рядом с моим. Я разглядел даже бисеринки пота на хмуром челе. Мне захотелось поцеловать жену, но не хватило смелости.

– Благодарю вас, ваше величество, – тихо произнесла она, высвобождаясь, и добавила: – Мне хотелось бы, чтобы вы… носили это. Поглядывая на него, вспоминайте обо мне.

С этими словами Кейт надела мне на мизинец красивое колечко с яшмой, снятое с ее же руки. Впервые она подарила мне личную, дорогую для нее вещицу.

124

Сражались мы успешно, после кратковременной осады захватили Булонь. Я завладел ею единолично, поскольку Карла она не интересовала. Он имел свои претензии, а я – свои. В юности я не смог признаться в этом и зря потратил время, пытаясь сначала убедить императора, а потом выработать совместные планы. Теперь все было намного проще.

Я разделил войско – в общей сложности сорок две тысячи солдат, крупнейшая английская армия, когда-либо вторгавшаяся на Континент, – надвое: одна часть под командованием Норфолка окружила Монтрель, стратегически важный город вблизи Кале, вторая во главе со мной осадила Булонь. Наш лагерь раскинулся на берегу к северу от крепости. Просыпаясь по утрам, я выглядывал из палатки – с одной стороны влажно поблескивали морские волны, а с другой – высились обманчиво надежные стены Булони. Дружно дымились костры, возле каждого хлопотал кашевар, гремя кастрюлями, и запахи походной пищи щекотали ноздри.

На сей раз я упростил свой быт: не привез с собой удобную кровать и золотую посуду, отказался от камергера и гардеробмейстера. В молодости я полагал, что величию присущи особые атрибуты и королю пристало носить королевские одежды и спать на королевском ложе. Теперь я понимал, что остаюсь государем даже на простой койке, к тому же мне хотелось пожить так, как живут простые смертные.

В моем шатре были походная кровать, скатка с постельными принадлежностями, дорожный сундук, складной стол и фонарь. Лишившись привычного окружения, я снова чувствовал себя ребенком. Хорошо, когда тебя ничто не обременяет.

Утренний подъем проходил куда как просто. Достаточно было открыть глаза, слезть с койки и вытащить из сундука одежду или натянуть вчерашнюю, лежавшую на его крышке. Быстро облегчившись (за палаткой в траншее), мы шли к полевой кухне, которая была приписана к нашей группе палаток. Там нас ждал завтрак из сушеной говядины, черствого хлеба и пива. Иногда, если ночные вылазки в ближайшие деревни проходили успешно, меню приятно разнообразили яйца и курятина. Когда спину согревало приветливое солнце, становилось ясно и светло и на душе. А если с моря дул сильный ветер, мы кутались в шерстяные вещи, каждой частицей тела ощущая приятное тепло. Это тоже доставляло незатейливую радость.

Лишенная церемоний походная жизнь действовала магически, она укрепляла тело и вдохновляла на подвиги. Она также освобождала голову и обостряла работу мысли. Во время осады я одновременно следил за расположением огневых позиций, количеством пороха и снарядов для каждой бомбарды, выбором нужного угла прицела. Вскоре наши усилия увенчались успехом: обнаружив слабое место, мы нанесли прямой удар и пробили славную брешь в стене.

Спустя три дня крепость сдалась, и я с триумфом вошел в ворота.

Горожане ликовали, размахивали букетами и величали меня новым Александром. Тридцать лет назад я верил этому – меня не менее бурно приветствовали после взятия Турне. Теперь я знал цену этому напыщенному обращению к победителю. Кого только не называли именем македонского царя! Величайшим завоевателем провозглашали и Карла,